Почему я выбрала Ислам. Автор этой статьи— Марьям Джамиля (ее прежнее имя—Маргарет Маркус), американская еврейка, которая обратилась к исламу в конце 1950-ых годов.
Интерес к исламу зародился у меня, когда я в возрасте десяти лет посещала реформированную еврейскую «воскресную школу»; меня глубоко поразили исторические взаимосвязи между евреями и арабами. В еврейских учебниках рассказывалось о том, что Авраам (Ибрахим, мир ему) был праотцем как арабов, так и евреев. Я читала о том, как спустя много столетий в Средневековой Европе преследования христиан делали жизнь евреев невыносимой; но их радушно принимали в Испании, где был распространен ислам; это было проявлением благородства той арабско-исламской цивилизации, которая стимулировала еврейскую культуру к достижению наивысшей точки своего развития.
Абсолютно ничего не зная об истинной сути сионизма, я наивно полагала, что евреи возвращаются в Палестину для того, чтоб укрепить тесные родственные узы в области религии и культуры с семитским собратьями (арабами). Я думала, что евреи и арабы объединят свои усилия для наступления нового Золотого века культуры на Ближнем Востоке.
Невзирая на мое сильное увлечение еврейской историей, мне чрезвычайно не нравилась «воскресная школа». Тогда я глубоко осознавала себя частью еврейского народа Европы, терпящего ужасные бедствия под гнетом нацизма, и поэтому меня шокировало то, что никто из моих одноклассников и их родителей не воспринимал всерьез свою религию. Во время проведения службы в синагоге дети обычно читали комиксы, спрятанные в молитвенниках, и насмехались над обрядами. Они были настолько шумны и необузданы, что учителя никак не могли дисциплинировать их и считали, что вести занятия чрезвычайно трудно.
Атмосфера, царившая в нашей семье, вряд ли способствовала большему соблюдению религиозных законов. Моя старшая сестра настолько сильно ненавидела «воскресную школу», что матери приходилось буквально вытаскивать ее из кровати, и она никогда не сдавалась без борьбы, сопровождаемой слезами и злобными словами. Подобные скандалы в конце концов изнурили родителей, и они разрешили ей не посещать эти занятия. Во время иудейских религиозных праздников вместо посещения синагог и поста в Йом-Киппур мы с сестрой уходили с уроков и отправлялись на пикники и гей-вечеринки в хороших ресторанах.
Когда мы с сестрой доказали родителям свою абсолютную непригодность к посещению воскресной школы, они вступили в агностическую гуманистическую организацию под названием «Движение этической культуры».
Я посещала занятия «воскресной школы» этой организации еженедельно с одиннадцати лет и до того, как окончила школу в пятнадцать. Я восприняла все идеи Движения этической культуры и стала относиться с презрением ко всем традиционным религиям.
Весь свой подростковый период я оставалась под влиянием гуманистической философии, и так продолжалось до тех пор, пока я не начала взрослеть интеллектуально и атеизм перестал удовлетворять меня. Тогда я опять начала искать себя На некоторое время я присоединилась к одной бахаистской группе (bahai group) в Нью-Йорке, носившей название «Караван востока и запада». Ей руководил иранец Мирза Ахмед Сохраб (Mirza Ahmed Sohrab), умерший в 1958 году. Он рассказал мне, что в свое время он был секретарем АбдульБаха, одного из основателей бахаистского движения. Вначале меня привлекали в бахаизме его исламские корни и учение о единстве человечества, но когда я обнаружила, насколько неудачны были их попытки воплотить этот идеал в реальность, то покинула это движение год спустя, горько разочарованная. В возрасте восемнадцати лет я стала членом местного отделения религиозного сионистского молодежного движения, известного как Мизрачи Хацаир (the Mizrachi Hatzair).
Но когда для меня раскрылась истинная суть сионизма, который делал непримиримой вражду между евреями и арабами (или: подливал масла в огонь вражды), я ушла оттуда несколько месяцев спустя, переполненная отвращением.
Когда в возрасте двадцати лет я училась в Нью-Йоркском университете, одним из моих предметов по выбору стал курс лекций «Иудаизм в исламе». Их вел профессор раввин Абраам Исаак Катш (Abraham Issac Katsh), глава отделения гебраистики (научная дисциплина, изучающая древнееврейский язык). Он не тратил лишних усилий, чтобы убедить студентов—которые все были евреями, и многие из них стремились стать раввинами—в том, что ислам происходит от иудаизма. В написанном им учебнике усердно отслеживалась связь каждого аята из Корана с якобы имеющимся иудейским источником. И хотя его действительной целью было доказать студентам превосходство иудаизма над исламом, он убедил меня в совершенно противоположной точке зрения. У меня вызывала неприязнь доказываемая профессором связь между будущей жизнью, так ярко описанной в Коране, и утверждаемым правом евреев на Палестину, которое дано им Всевышним. Описание Бога в Ветхом Завете (Торе) и иудейских молитвенниках казалось мне почему-то искаженным… По моему мнению, смешение узкоограниченного национализма с религией стало причиной безнадежного духовного вырождения иудаизма.
Непоколебимая убежденность в собственной исключительности, присущая иудаизму, как я думаю, явилась одной из главных причин гонений, которым подвергались евреи на протяжении всей своей истории. Размышления наводят меня на мысль, что, может быть, Всевышний Аллах дал еврейскому народу пережить столько бедствий потому, что они не старались искренно привлечь к своей вере как можно больше людей. Одному Аллаху это точно известно… Спустя немного времени после этого я обнаружила, что сионизм представляет собой не более чем сочетание расистского, племенного иудаизма с современным светским национализмом.
Сионизм был еще больше дискредитирован в моих глазах, когда я узнала, что почти ни один из его лидеров не является соблюдающим иудеем и что, наверное, к ортодоксальному традиционному иудаизму нигде не относятся с таким презрением, как в самом Израиле. Обнаружив, что почти все главные еврейские лидеры в Америке являются безоговорочными сторонниками сионизма, не испытывающими ни малейшего укора совести из-за чинимой ими ужасающей несправедливости по отношению к палестинским арабам, я уже не могла в душе считать себя иудейкой .
В одно ноябрьское утро 1954 года на лекции профессор Катш с неопровержимой логикой доказывал, что единобожие (монотеизм), которому учил Моисей (Муса, а.с.), и Божественный закон, ниспосланный ему на горе Синай, служили необходимым базисом для всех высших этических ценностей. И если бы нравственные законы были созданы исключительно человеком, как то представляется движением этической культуры и другими агностическими и атеистическими философскими течениями, то тогда их можно было бы произвольно изменять в зависимости от обстоятельств, выгоды или просто по прихоти. Результатом стал бы полный хаос, ведущий к гибели людей и общества в целом.
Профессор Катш убеждал нас в том, что вера в загробный мир, как тому учат раввины в Талмуде,— это не беспочвенные мечтания, а этическая необходимость. Как он говорил, только те, кто твердо верит, что в Судный день Всевышний призовет каждого из нас дать полный отчет о своей жизни и наградит или накажет каждого по его заслугам,— только такие люди найдут в себе силу воли, чтоб пожертвовать преходящими благами и вынести трудности— и все это для достижения вечного блаженства.
Пока профессор Катш вел свои наставления, я в уме сравнивала прочтенное мной в Ветхом Завете и Талмуде с тем, чему учат Коран и хадисы, и иудаизм показался мне таким несовершенным… и мое сердце позвало меня к исламу.
Я хотела стать мусульманкой еще в 1954 году, но моей семье удалось отговорить меня от этого. Они предупреждали, что из-за ислама у меня будет много проблем, так как он отличается от иудаизма и христианства, удачно вписавшихся в жизнь американцев. Мне рассказывали о том, что ислам отдалит меня от семьи и изолирует от общества. В то время моя вера была недостаточно сильна для того, чтоб противостоять этому давлению.
Сильные душевные волнения и колебания явились одной из причин того, что я заболела настолько серьезно, что даже пришлось оставить обучение в университете задолго до его окончания, и мне так и не удалось получить ни одного диплома. Два следующих года я провела в своем доме, прикованная к постели; за мной ухаживал медперсонал из частной фирмы. Мое состояние неуклонно ухудшалось.
С 1957 по 1959 год родители, доведенные до отчаяния, отправляли меня в разные частные и государственные больницы. Тогда я поклялась, что если когда-либо поправлюсь настолько, что меня выпустят оттуда, то я выберу ислам.
Когда мне разрешили вернуться домой, я использовала все имеющиеся в городе Нью-Йорк возможности, чтоб найти тех, кто может рассказать об исламе. Мне посчастливилось подружиться с одними из лучших мужчин и женщин, с которыми я когда-либо могла надеяться познакомиться. Также я начала писать статьи для исламских журналов и вести обширную переписку с религиозными лидерами из разных стран. Я переписывалась с покойным Шейхом Абрахими, главой улемов Алжира (Sheikh Abrahimi); доктором Мухаммадом Аль-Бахаи из Аль-Азхар (Dr. Muhammad El-Bahay); доктором Махмудом Ф. ХобаЛлахом (Dr. Mahmud F Hoballah), тогдашним директором исламского центра в г.Вашингтон; доктором ХамидуЛлахом из Парижа (Dr. Hameedullah of Paris); доктором Саидом Рамаданом, директором исламского центра Женевы (Dr. Said Ramadan); Мауланой Саййидом АбдульАля Маудуди (Maulana Sayyid Abul Ala Maudoodi).
Еще до того, как официально произнести свидетельство единобожия, я обнаружила, что в современном мире чистота религии находится в большой опасности. Ей угрожают так называемые модернистские течения, ставящие своей целью внести в религиозные учения примесь философии и реформ, исходящих от человека (но не от Бога). Я убеждена, что если бы эти модернизаторы имели возможность осуществить все то, что хотят, то они бы ничего не оставили от истинного ислама! Будучи ребенком, на примере моей родной семьи я собственными глазами видела, как либералы обезобразили то, что когда-то являлось религией, ниспосланной Всевышним. Как еврейка по происхождению, выросшая в еврейской семье, я понимала всю тщетность попытки привести религию в соответствие с атеистическим миром.
Я знала, что «реформированному иудаизму» не только не удалось препятствовать культурной ассимиляции (уподоблению) евреев, наоборот, он активно способствовал этому процессу. В результате они остались иудеями только по названию. Ни один из них не имеет такой веры, о которой стоило бы и говорить. На протяжении всего детства я ясно видела лицемерность и поверхностность «реформированного» иудаизма, а также его фальшивость.
Даже в том раннем возрасте я понимала, что такая компромиссная версия религии, размытая и не вселяющая энтузиазма, не может рассчитывать на непоколебимую верность своих сторонников, тем более их детей. И как же глубоко я была потрясена, когда обнаружила ту же опасную проблему в общине Пророка, с.а.с! Я испытала настоящий шок, узнав, что некоторые ученые и политические лидеры из нашей уммы виновны в тех же грехах, за которые Бог так яростно порицает иудеев в Благородном Коране! Будучи убежденной в том, что если мы искренне не покаемся и не изменим свои поступки, то Бог может не избавить нас от бедствий и подвергнуть той же горестной участи, что и иудеев, я пообещала посвятить все свои литературные способности борьбе с этой внутренней угрозой до того, как станет слишком поздно.
Маулана Маудуди так написал в своем первом письме ко мне, датированном январем 1961 года:
«Просматривая ваши очерки, мне казалось, будто я читал свои собственные мысли. Надеюсь, вас посетит то же чувство, когда вы сможете выучить язык урду и изучить мои книги. И невзирая на то, что мы ранее не были знакомы с вами, это взаимопонимание и единодушие помыслов напрямую происходят из того факта, что мы оба черпаем вдохновение из одного и того же источника—ислама».
Перевод Айсет Шахаева
