"ХИДЖАБ ЦВЕТА НЕБА" Пророк (да благословит его Аллах и приветствует) сказал: «О юноши! Кто из вас имеет возможность содержать семью, пусть женится…»
Мухаммад вздохнул.
— Ладно… А Равиля сестра? Хорошая девушка. Говорят, очень соблюдающая…
Хасан улыбнулся и молча покачал головой.
— Ну, не знаю… — пожал плечами Мухаммад. — Что тебе в ней не подходит? Равиль тебе её отдаст, и, я думаю, только рад будет… Или что она татарка? Тебя это, что ли, смущает — что она не вайнашка?
Хасан тихо вздохнул и сказал:
— Да нет, брат. Вопрос национальности меня вообще не волнует. Все мы от Адама, а Адам был создан из глины. И нет превосходства у белого над черным, и у араба над неарабом иначе как в богобоязненности… В человеке иман главное… Просто я жениться не хочу.
Мухаммад внимательно посмотрел на него.
— Что значит жениться не хочешь? Почему? Тебе уже двадцать шесть, и дом есть, и работа, и все возможности… Мы тут всей украинской уммой, понимаешь ли, бегаем, невест тебе ищем, а ты ни в какую. Ты только скажи — мы тебе и турчанку найдем, и пакистанку, и арабку… Даже какую-нибудь гремучую смесь привезем с дальних стран, если пожелаешь…
Хасан улыбнулся. Мухаммад продолжал:
— Ты, брат, прости, что я так настойчиво. Просто Пророк (да благословит его Аллах и приветствует) сказал: «О юноши! Кто из вас имеет возможность содержать семью, пусть женится…» и мы все тебе только блага желаем как брату в исламе… Если какая причина есть, о которой ты говорить не хочешь, — что ж, смотри, дело твое… Просто я в толк не возьму что-то. Я понимаю: человек женился, неудачный брак, развёлся… Обжёгся, так сказать, и решил: хватит с меня… Короче, боится наступить второй раз на те же грабли, и ему время нужно, чтобы прийти в себя и снова о женитьбе задуматься… Но у тебя-то подобного печального опыта не было…
Хасан вздохнул и тихо сказал:
— Был, брат… в том-то и дело, что был… Пять лет назад я женат был.
Удивленный Мухаммад внимательно посмотрел на него.
— А почему ты никому об этом не сказал?
Хасан помолчал немного, потом, улыбнувшись какой-то печальной улыбкой, сказал:
— Да я, признаться, и с самим собой на эту тему стараюсь не беседовать… Не хочу вспоминать. Тем более что вина моя была, а не её, как я теперь понимаю…
Он замолчал, задумавшись.
— Если не хочешь эту историю рассказывать — ничего, я пойму… — сказал Мухаммад.
— Да здесь, в общем-то, скрывать нечего… — пожал плечами Хасан. — Двадцать один мне было, я в Питере тогда уже полтора года жил. Поехал с другом в Москву на две недели — он пригласил, и там мне её и сосватали. Ей едва семнадцать стукнуло. Русская, Аня звали, только ислам приняла, жила с матерью и отчимом в хрущёвке. Отчим пил и бил — стандартная история, в общем, — а когда она платок надела, вообще озверел, пообещал из дому выгнать. Тут нас и познакомили. Её дома довели совсем, и она ни до чего докапываться не стала. Ей показалось, что я — мусульманин с большой буквы. В семнадцать лет, наверное, все на мир сквозь розовые очки смотрят… Мне она тоже сразу понравилась, и так быстренько, за два дня, нас и поженили… Я её в Питер забрал, и там-то всё и началось. Я среди немусульман работал, мне там нервы трепали как могли… в общем, меня там достанут, а я домой приходил и на ней срывался… Вспоминать не хочется. Когда об этом думаю, сам себе противен становлюсь… Просто так, без причины, наезжал — кричал, придирался по мелочам. А она всё старалась терпеть — но ведь тоже человек. Когда стерпит, когда в слезы ударится, а когда и ответит, если сильно задену… Это я потом понял, что неправ был, что по исламу оно так не делается и что мусульманином я тогда на словах был больше, чем на деле… У неё, конечно, тоже тогда знаний почти не было, пережитки джахилии , так сказать, но она старалась держаться. Всё мне спускала, терпела ради Аллаха, все обязанности свои выполняла, как могла… Восемь месяцев мы прожили. Она учиться поступила на востоковедческий… И вот однажды поссорились мы в очередной раз, я вспылил, дал ей развод, сказал: «Уходи»… Она ушла в общежитие, а мне как раз на Украину поехать возможность подвернулась, и я уехал…
Хасан помолчал.
— АстагфируЛлах … Жалел потом долго, конечно… Уже здесь когда устроился, одумался, признался себе, что джахилия моя этот брак разбила, и понял, что мусульманин себя так вести не должен — нет у него такого права… Потом уже я о жизни задумался и понял до конца этот хадис: «Каждый из вас пастырь, и каждый из вас в ответе за свою паству, и мужчина — пастырь для своей семьи…» Это потом уже настоящий ислам пришел, мозги на место встали, знания появились и понимание того, что Шариат превыше всех наших прихотей, и что человек в этом мире должен по законам Аллаха жить, а не своим капризам потакать и шайтана слушать… Я, конечно, у Аллаха прощения просил за свое поведение, за свои слова необдуманные… Но хотелось бы и у неё попросить — просто так, чтобы совесть спокойна была… Ля хауля ва ля куввата илля би-Ллях …
Хасан замолчал. Мухаммад задумался на несколько мгновений, потом сказал:
— Но ведь это всё по молодости было. В двадцать лет у многих ветер в голове гуляет. Не ты первый, не ты последний… «Каждый сын Адама ошибается, а лучшие из ошибающихся — кающиеся» … Ты ведь с тех пор изменился.
— Измениться-то я изменился, альхамдули-Ллях , только вот не уверен, что в достаточной степени… Не хочу повторения того, что было… — Хасан улыбнулся. — Так что лучше я пока воздержусь…
Мухаммад помолчал, потом спросил:
— А ты о ней что-нибудь знаешь сейчас?
Хасан покачал головой:
— У меня друзья в Питере остались. Я им сказал, чтобы они мне о ней ничего не говорили… в общем, они не заикаются, я тоже не спрашиваю. Если она там до сих пор, они, скорее всего, об этом знают, просто мне не говорят, потому что у нас уговор был… а так… Замуж, наверное, вышла. Ей двадцать два уже должно быть… Пусть Аллах ей счастья даст… в обоих мирах…
— Амин… Понятно… — вздохнул Мухаммад. — Раз так, ладно тогда. Пусть Аллах поможет нам всем измениться в лучшую сторону.
— Амин… — в свою очередь отозвался Хасан.
— Ладно, брат, пора мне… Увидимся на джум‘а , инша-Аллах .
— Инша-Аллах… Да поможет тебе Аллах.
Мухаммад пошел домой, по дороге размышляя над услышанным только что.
Хасана он знал уже три года. Они познакомились в мечети, на джум‘а, и как-то сразу сдружились. В первые же дни знакомства они обнаружили, что у них очень много общего, и с тех пор их дружба только крепла. Да и разница в возрасте у них была небольшая — он был старше Хасана всего на пару лет.
Самому Мухаммаду порой казалось, что он знает Хасана всю жизнь, а их общие друзья, справляясь о них друг у друга, упоминали словосочетание «ингушско-чеченский союз» или «вайнахская диаспора», причём имелись в виду исключительно они с Хасаном. Мухаммаду говорили иногда: «Вы с Хасаном не разлей вода, маша-Аллах , — как встретились, так друг без друга ни шагу». Мухаммад часто шутил в ответ: «Наверное, это потому, что у нас республики рядом находятся».
Пока он дошел до дома, в голове его уже почти созрел план. Он знал — остаётся только предоставить жене внести завершающие штрихи — а она у него, как признавали все, кто её знал, была блестящим стратегом — и положиться на Аллаха.
Он порылся в кармане, достал ключ и открыл дверь. В доме стояла тишина — дети уже спали. Айна в своем любимом платье небесно-голубого цвета сидела за компьютером. Он намеренно открыл замок как можно тише, и она не слышала, как он вошел.
Остановившись в дверях, он с минуту молча любовался тем, как переливаются в мягком свете лампы её волосы. Вглядываясь в давно знакомые черты её казавшегося сейчас бледным лица, он в который уже раз признался себе, что каждый день влюбляется в неё снова и снова. Много воды утекло с тех пор, как он увидел её впервые. Они были женаты уже без малого четыре года, она родила ему близнецов — Умара и Али. Но для него она по-прежнему оставалась самой красивой и вообще самой-самой. Хотя он, подобно большинству мужчин, никогда не говорил ей об этом. Может, потому что верил — она и сама это прекрасно знает, и слова тут ни к чему. Он и сам не мог объяснить толком, за что любил её, но любовь эта жила в нём давно и была очень глубокой. Наверное, как думалось ему порой, он любил её просто за то, что это была его Айна. И он знал наверняка, что она такая в этом мире одна и того, что он нашёл и полюбил в ней, он никогда не найдет ни в ком другом. Как-то с самого начала понял он, что она — для него, и когда он читал истихару перед тем, как посвататься к ней, сердце его было спокойно…
Он подошел и чмокнул её в щеку.
— Салям, хабибати …
Она улыбнулась.
— Ва алейкум ас-салям ва рахматуЛлахи ва баракятух … Как день прошёл?
— Слушай внимательно, — деловито начал он. — Работа есть… Нужно соединить вновь одну распавшуюся семью.
— Работу мы любим, — с энтузиазмом отозвалась Айна.
— Я тебе сейчас в двух словах всё расскажу, а ты потом иди истихару читать, и я тоже — чтобы нам знать, стоит ли нам за это дело браться… А потом чай делай, и будем обсуждать план действий.
Айна выключила компьютер и пошла в спальню за платком, а Мухаммад отправился в ванную делать омовение.
На составление плана ушло полтора часа. Отложив бумажку с ручкой, Мухаммад сказал ей, протягивая руку к последнему куску пирога:
— На завтра освобождаю тебя от всех домашних обязанностей. Сидишь целый день за компьютером, ищешь сестер из Питера и пытаешься выйти на бывшую жену Хасана. А как найдешь её, наводишь справки — самое главное, замужем она или нет. Ясно?
— Так точно, — с улыбкой отозвалась Айна, вставая, чтобы убрать со стола и помыть посуду.
После утреннего намаза она написала своей старой питерской подруге Хадидже, с которой она познакомилась на одном из исламских интернет-форумов.
«Ассаляму алейкум, сестра! Как дела? Надеюсь, что у тебя все благополучно, и делаю дуа , чтобы Всевышний Аллах хранил тебя от всяких бед… Мне очень нужна твоя помощь. Нужно найти в Питере сестру одну, русскую мусульманку. Приняла Ислам около шести лет назад, сама из Москвы, Анна зовут, хотя сейчас, наверное, она уже имя на мусульманское изменила. Пять лет назад была замужем за чеченцем по имени Хасан и развелась. Поступила в Университет на востоковедение… Если сможешь помочь, буду тебе очень благодарна, а у Аллах тебя ждет достойная награда, инша-Аллах… Ухиббуки фиЛлях … Айна».
Ответ пришел через час.
«Ассаляму алейкум, сестра! Я, кажется, эту сестру знаю. Её теперь Марьям зовут. Под твоё описание полностью подходит. Только про замужество её мало кто знает. Она в подробности никого не посвящает. Я тоже так, от сестер знаю… Замечательная сестра. Активистка. Она в форумах участвует. Вот пишу, где и под какими именами. А там сама смотри. Если ещё что нужно, пиши… Всегда тебя помню. Да поможет тебе Аллах».
Мухаммад вернулся с работы в пять.
— Салям, птенчик…Ну что, как дело продвигается?
— Альхамдули-Ллях. Вышла я на неё. Зовут её теперь Марьям, закончила она востоковедческий — вот только две недели назад диплом защитила. Подрабатывает, переводами занимается. Деятельная, маша-Аллах. Её в Питере многие знают, и на форумах сообщения от неё очень толковые — знания чувствуются… Хорошая сестра, в общем. Завтра попробую ещё что-нибудь раскопать о ней и установить связь.
— Молодец, отлично работаешь, — сказал Мухаммад. — Продолжай в том же духе…
— Инша-Аллах, — отозвалась Айна.
— У тебя лекция завтра. Ты не забыла?
— Да нет. Я написала уже между делом. Осталось аяты с хадисами упорядочить.
— Ладно, давай… «Трудитесь, и увидит Аллах дела ваши…» и готовься мне следующую страницу из «Семейства Имрана» сдавать после ужина.
* * *
— Готово, — сказала Айна. — Связь налажена. Отличная сестра, маша-Аллах. Дай Аллах ей крепкого имана и полезных знаний… Я очень рада, что с ней познакомилась. У нас много общего… Альхамдули-Ллях.
— Хорошо, — кивнул Мухаммад. — А теперь звони Салману и говори, что перед поступлением в университет ему предоставляется бесценная возможность посетить бывшую столицу России, город Петра Великого, основанный им, если память мне не изменяет, в 1703 году… Отправляю вас на десять дней, дорога за мой счет, естественно. Знакомишься с ней лично и привозишь её сюда хотя бы на три-четыре недели.
— А детей куда?
— К Ахмаду. У него своих двое, и если им ещё двоих подкинуть на недельку, они и не заметят. Пока я на работе буду, они там посидят, а когда возвращаться буду, буду их забирать домой.
Айна улыбнулась.
— И не жалко тебе такую сумму тратить на наше путешествие?
— Это же на пути Аллаха, а на пути Аллаха мне ничего не жалко. «Расходуйте из того, чем Мы вас наделили, до того, как вас постигнет смерть и вы скажете: “Господи! Предоставь мне недолгую отсрочку, и я буду раздавать милостыню и стану одним из праведных”…» К тому же Хасан — мой брат по вере, а Пророк (да благословит его Аллах и приветствует) сказал: «Не уверует никто из вас до тех пор, пока не станет желать брату своему того же, чего желает самому себе». И я желаю, чтобы у него тоже была хорошая жена…
Айна улыбнулась. В её голубых глазах запрыгали весёлые искорки.
— Спасибо за комплимент…
— Не за что… Он неумышленный был, — ответил Мухаммад, еле сдерживая улыбку.
— Субхан-Аллах ! — засмеялась Айна. — И за что мы вас любим…
— Наверное, за то же, за что мы любим вас, — отозвался Мухаммад. — «И устроили Мы между вами любовь и милосердие». Ладно, я спать пораньше лягу. Разбуди меня на кыям , за час до фаджра …
* * *
Мухаммад посмотрел на помятого и явно не выспавшегося Салмана, который стоял у двери, одетый в джинсы и синюю футболку. На его худом плече болталась небольшая спортивная сумка. Айна стояла рядом с ним.
— Береги её, как зеницу ока, — наказал ему Мухаммад.
Тот кивнул.
— Инша-Аллах… Может, ты мне всё-таки объяснишь, зачем я туда еду?
Айна невольно улыбнулась, услышав прозвучавшую в голосе брата безнадёжность — он хорошо знал характер Мухаммада и уже не надеялся, что ему что-нибудь объяснят.
— Мир посмотреть. Всевышний Аллах сказал: «Постранствуйте же по земле и посмотрите…» и вообще, женщине без сопровождения путешествовать не разрешается, а у меня отпуск только через месяц. И я избрал тебя на эту ответственную роль…
— Очень лестно, — отозвался Салман, вздохнув, причём в голосе его не слышалось особой радости по поводу оказанной ему чести. — Спасибо за доверие.
Айна знала, что его так и подмывает сказать: «Как будто на эту роль можно было выбрать кого-то другого! Ведь на Украине у неё есть только один родственник…» Однако он промолчал из уважения к Мухаммаду. К тому же у него вообще был очень покладистый характер, что Айна в нём всегда любила.
— Ладно, бисмиЛлях … Астауди’уЛлаха динакума ва аманатакума ва хаватима ‘амаликума… ЗаввадакумаЛлаху-т-таква ва гафара занбакума ва яссара лякума-ль-хайра хайсу ма кунтума … Айна, ты дуа помнишь, которое в путешествии читают?
— Помню.
— У меня с собой «Крепость мусульманина», если что… — деловито вставил Салман.
— Я никогда в тебе не сомневался, — улыбнулся Мухаммад, протягивая ему руку.
* * *
— Салям алейкум. Как день прошел?
В трубке раздался бодрый голос Айны.
— Ва алейкум ас-салям… Альхамдули-Ллях. Были в Эрмитаже. Очень интересно… Хотя на меня там все смотрели, по-моему, больше, чем на экспонаты… а экскурсовод о мусульманской культуре рассказывала и, скосившись на меня, сказала, что мы все должны сказать мусульманам спасибо за то, что они научили Европу мыться.
Услышав его смех вперемежку с кашлем, она заботливо спросила:
— Что с тобой, хабиби ?
— Да нет, ничего, — ответил Мухаммад, откашливаясь. — Просто бараниной подавился…
— Наверное, «БисмиЛлях» забыл сказать перед едой, — предположила Айна. — Ну вот, а когда мы с Салманом намаз читали прямо там, в углу, смотрительница на нас только посмотрела и ничего не сказала. Решила, наверное, что перед ней очередная группа чокнутых туристов… Нелегкая у нее работа, маша-Аллах…
— А Салман где?
— Спит. Как всегда. Только в гостиницу пришли, намаз прочитали, тут же завалился на кровать, не раздеваясь, и спит без задних ног…
Сказал, чтобы на кыям его разбудила…
— Ладно, держи меня в курсе дела. И дай мне звонок в четыре, чтобы я намаз не проспал, а то у меня телефон барахлит что-то, боюсь, будильник не сработает… И делай за нас всех дуа.
— Инша-Аллах… Пусть Аллах пошлет тебе хорошие сны. Инша-Аллах, увидишь во сне Пророка (да благословит его Аллах и приветствует)…
* * *
— Айна, салям… Как там у вас?
— Ва алейкум ас-салям… Всё по плану. Она призналась, что замужем была, но тему дальше развивать не стала… Ходили в мечеть, с сестрами познакомилась. В общем, пользы много, альхамдули-Ллях…
— Альхамдули-Ллях… А что это за сказка, которую дети требуют? Про льва…
— Тебе её разве в детстве мать не рассказывала? — удивилась Айна.
— Ох… — вздохнул Мухаммад. — Сколько тебе лет, а сколько мне… Может и рассказывала, дай ей Аллах здоровья, только я уже ничего не помню… Было там что-то про Честь…
— А, ну эту я тоже помню. Сейчас расскажу… Когда-то дружили Вода, Ветер, Огонь и Честь. Они всегда были вместе, но как-то пришлось им разойтись, чтобы каждый мог заняться своими делами. При расставании стали они рассуждать, как им потом вновь найти друг друга. Вода сказала, что её можно найти там, где растет камыш. Ветер сказал, что он всегда находится там, где трепещут листья.
Огонь сказал, что его можно найти по идущему вверх дыму. Лишь одна Честь стояла молча. Они спросили, почему она не называет своих признаков. Она сказала: «Вы можете и расходиться, и вновь сходиться, а мне это не позволено. Тот, кто однажды расстался со мною, расстался навсегда и уже со мной никогда не встретится». Вот такая история…
— Вспоминаю вроде… А ещё про соседа там что-то было… Напомни-ка мне, профессор Айна.
— Это «Сосед дороже денег»?
— Наверное…
— А у тебя деньги на телефоне не кончатся? Мне вовсе не хочется тебя разорять…
— Ничего страшного. Я же тоже патриот, в конце концов. И ради своей культуры могу потратить несколько лишних гривен…
— Раз так, слушай… За неким мужчиной числился срочный долг. Делать было нечего, и он решил продать свой дом. По ингушскому обычаю — по Шариату, кстати, тоже, — если человек продает дом или землю, он должен их прежде всего предложить своему соседу и спросить, купит ли он их. Когда мужчина так и поступил, сосед спросил его: «Почему ты продаешь свой дом?» Тот ответил: «За мною срочный долг, потому и продаю». Он спросил: «За сколько продаешь?» Мужчина ответил, что цена дома довольно высокая, но своему хорошему соседу он его уступит только за цену долга. «А каков твой долг и кому ты задолжал?» — спросил сосед. Мужчина ответил на эти вопросы. Сосед сказал: «Хорошо, завтра приходи ко мне». Когда на следующий день мужчина явился, сосед сказал ему: «Я вчера же пошел и уплатил твой долг. Теперь ты от него свободен. Никуда не уходи и живи в своем доме». Мужчина воскликнул: «Зачем же ты это сделал? Ты понес большой убыток!» Сосед сказал в ответ: «Я не считаю это убытком. Для меня был бы большой убыток, если бы меня покинул такой хороший сосед, как ты»… Вот. Рассказываю как помню…
— Хорошая история… Поучительная… Ладно, что с детьми-то делать? Их без этой сказки в постель не загнать.
— Попробуй им Коран почитать, страничку-другую, — посоветовала Айна.
— Пробовал… Говорят, что я не так читаю, как мама, — вздохнул Мухаммад.
— Ну, поищи там, на компьютере мультик какой-нибудь исламский и ставь им на ночь.
— Попробую, — сказал Мухаммад. — Передавай салям Салману.
Айна взглянула на сидевшего на полу возле кровати брата, который поглощал конфеты с чаем, улыбнулась и сказала:
— Салман, тебе салям от Мухаммада…
Салман уселся поудобнее, скрестив по-турецки ноги, и сказал, разворачивая очередную конфету:
— Ва алейкум ас-салям… Скажи ему, что я люблю его как брата в исламе и надеюсь, что я буду вашим соседом в Раю… Амин.
* * *
— Салям алейкум, Мухаммад. Как вы там?
— Никогда больше не буду покупать детям арбуз в твое отсутствие… — мрачно ответил он.
Она засмеялась.
— Просто не давай им его на ночь, вот и всё…
— Так точно, амир , — отозвался Мухаммад.
— Грязное бельё в корзину скидывай. Я приеду, постираю…
— Ладно. Как там наше дело?
— Альхамдули-Ллях… Она согласилась на Украину поехать на месяц. Сказала, на больше не может — хочет на работу устраиваться здесь, в Питере…
— Значит, придётся работать быстро, — заключил Мухаммад.
— Инша-Аллах, — отозвалась Айна. — Наше дело — прилагать усилия и полагаться на Аллаха. Ведь «то, что постигло тебя, не могло обойти тебя стороной, а что обошло тебя стороной, не могло тебя постигнуть» …
— Верно… «Господи, на Тебя уповаем мы, тебе приносим покаяние, и к тебе наше возвращение…»
* * *
— Салям алейкум… Я так по вам скучаю… Как вы там?
— Я уже не могу смотреть на яйца и макароны… — вздохнул Мухаммад.
— Не переживай, завтра тебя Бислан в гости пригласит, инша-Аллах. Они часто по вторникам приглашают, у него же выходной… Хеда отлично готовит.
— Он в Азербайджан уехал три дня назад…
— Что ж, «предопределение Аллаха, и Он сделал, как пожелал»… Инша-Аллах, мы с Салманом уже послезавтра будем дома и привезем вам чего-нибудь вкусненького…
— «Обрати свой лик к правой вере до того, как придет Неотвратимый день от Аллаха. В тот день они будут поделены на две группы. Кто не уверовал, его неверие обратится против него самого. А те, которые совершали праведные деяния, будут готовить для себя места в Раю» … Делай дуа, чтобы Аллах помог нам совершить ещё одно доброе дело. Может, именно оно заставит в Судный День чашу наших добрых дел перевесить…
— Амин, — отозвалась Айна.
* * *
Айна остановилась у двери, сбросила с плеча увесистую сумку, достала ключ и вставила его в замок.
— Альхамдули-Ллях! — тут же услышала она радостный возглас. — Свершилось!
Мухаммад раскрыл ей объятья. Вид у него был неподдельно счастливый.
— Джанечка ! Какое счастье, что ты вернулась! За эти десять дней я понял, как тяжело быть женщиной и особенно матерью двоих детей…
Айна, с трудом сдерживая смех, метнула притворно грозный взгляд на стоящих рядом с отцом близнецов, и те захихикали и убежали в свою комнату.
— Знаешь, — продолжил тем временем Мухаммад. — Я только сейчас понял, чего стоило моей матери — дай ей Аллах здоровья и всех возможных благ — вырастить такую свору — шестерых сыновей… Мы ещё в детстве не сахар были, скажу тебе…
Айна насмеялась.
— Да, об этом я от твоей матери уже слышала…
— Первое, что я сделаю, когда мы соберемся домой, — расскажу ей о том, как я её люблю и уважаю и как я ей благодарен за этот её героический поступок…
Он наклонился к самому её уху и прошептал:
— Я думал, Айна, я свихнусь…
Она улыбнулась и, бросив на него лукавый взгляд, сказала:
— Наверное, мне нужно почаще уезжать…
— Нет! — воскликнул Мухаммад, закрывая ей рот ладонью. — Не говори такие ужасы. Это твоё первое и последнее путешествие без детей, инша-Аллах.
Она покачала головой, по-прежнему улыбаясь.
— Ты же сам хотел десять детей. Ты что же, передумал за какую-то неделю с небольшим?
— Да нет, не передумал. Я не против десяти детей, совсем не против. Но при условии, что я возьму с тебя подписку о невыезде вплоть до достижения ими восемнадцатилетнего возраста.
Айна вздохнула и посмотрела ему в глаза.
— Всё-таки я очень правильно сделала, что вышла за тебя замуж… От скуки я теперь точно не умру.
— Ни за кого другого ты выйти и не могла. Всё ведь предопределено Аллахом ещё до нашего рождения. Подняты перья и высохли страницы, — с ученым видом изрек он, важно подняв указательный палец.
— Да, ты прав, — кивнула она, посерьёзнев. — Альхамдули-Ллях…
— И вообще… Ты в меня влюблена была ещё в школе, в шестом классе…
— Это кто тебе сообщил о таких подробностях? — спросила она, опустив взгляд и с трудом сдерживая улыбку. — Тот, кто утверждает что-то, обязан привести далиль .
— У меня есть далиль. Подожди, сейчас принесу… — он скрылся в спальне и спустя мгновение вернулся оттуда с пожелтевшей от времени бумажкой, на которой было нарисовано алое сердечко, внутри которого красивым, хотя и детским ещё, почерком было выведено: «Мухаммад+Айна», а внизу подписано: «Инша Аллах».
— Откуда это у тебя? — испытующе глядя на него, спросила Айна.
— Выпало из твоей доисторической записной книжки года эдак полтора назад. Вот тогда-то мне и открылась эта тайна… Здесь дата стоит. Я высчитал — тебе тогда двенадцать было. В шестом классе, значит…
Айна сначала зарделась, а потом, с невинным видом посмотрев в потолок, сказала:
— Ну, мало ли на свете Мухаммадов… Не один же ты был в нашем ауле…
Он вызывающе посмотрел на неё и сказал:
— Ну, давай, Айна, поклянись Аллахом, что это был другой Мухаммад.
Она вздохнула.
— Ага… А потом держать пост три дня или кормить десяток бедняков в качестве искупления ложной клятвы.
Он победно улыбнулся.
— Вот я тебя и раскусил…
— Ладно… — засмеялась она. — Сдаюсь… Любила я тебя. И дуа делала, чтобы нас Аллах соединил… Особенно в рамадан… Только ты на меня внимания никогда не обращал. Ходил всегда гордый и неприступный…
— Откуда ты знаешь? — возразил Мухаммад. — Может, я тебя тоже любил втайне. Просто никому в этом не признавался…
— Ну, конечно… Так любил, что, когда мы в Осетию на три года переехали, ты обо мне ни разу и не вспомнил…
— Может, я только о тебе и думал… и дуа каждый день делал, чтобы Аллах тебя уберег от всякого зла в твоей Осетии… Просто, — он откашлялся. — Просто я… морально готовился к женитьбе!.. Вот.
— Долго же ты готовился… Асхаб в двадцать лет женился, Ибрагим, Иса и Ислам — в двадцать один, Мурад — в двадцать два, а Аслан вообще в девятнадцать. Только ты до двадцати пяти досидел. А потом поглядел по сторонам, понял, что кроме тебя, в общем-то, никого и не осталось, и решил, что пора жениться…
Мухаммад не смог сдержать улыбки.
— Ну, даже если и так… Я ведь всё равно всегда знал, что именно на тебе женюсь.
Он помолчал, потом добавил:
— Ни о ком другом мне и подумать не удавалось. Потому что мама мне только о тебе твердила: «Айна — это сокровище… Не вздумай её упустить!»
Айна засмеялась, потом сказала:
— Ладно, не будем спорить… Ты готов сдавать мне 23-й джуз ?
— Готов, как ни странно. А ты готова мне сдавать последние десять страниц суры «Ан-Ниса»?
— Нет, — вздохнула Айна. — Только восемь.
Он кивнул.
— Ладно… Вот закончим с этим делом, инша-Аллах, и я тебе какое-нибудь наказание придумаю… Ты мне только напомни.
— Инша-Аллах…
— Ладно, докладывай остановку.
— Все идет по плану, альхамдули-Ллях, — сказала Айна, вынимая булавку из своего горячо любимого небесно-голубого платка и снимая его. — Отвезла я её к Алсу, как договаривались. Никто ни о чём не знает. Все считают, что она просто приехала ко мне погостить. В том числе и она сама…
— Отлично, — заключил Мухаммад. — А теперь давай показывай, что ты там нам привезла из далекого Питера… Да, вот ещё что… На вечер у нас чепалгаш и курица по-ингушски. Возражения не принимаются…
Айна улыбнулась.
— Так точно, хабиби…
Она прошла на кухню. Мухаммад, тихонько барабаня пальцами по столу, лихорадочно соображал, что он ответит на вопрос, который она ему непременно задаст через несколько секунд…
Он услышал, как она присвистнула.
— Ого… Ля иляха илляЛлах … Что вы здесь делали в мое отсутствие?
— Ждали твоего возвращения, дорогая, — приторным голосом проговорил Мухаммад. — Добро пожаловать домой…
— Субхан-Аллах… Я и не знала, что в этом доме столько посуды… — В её голосе прозвучало столь искреннее удивление, что Мухаммад прыснул со смеху.
* * *
Дети с криками гонялись друг за другом, снося все на своем пути. Айна сидела за компьютером с совершенно невозмутимым видом и, казалось, вообще ничего не замечала. Поняв, что его последняя попытка сосредоточиться провалилась, Мухаммад отложил книгу и вздохнул.
— Слушай, как ты можешь что-то делать в такой обстановке? — спросил он, внимательно глядя на Айну.
Та пожала плечами и, не отрывая взгляда от экрана, ответила:
— Привыкла, наверное… Не помню, чтобы в нашем доме когда-нибудь было тихо — может, только когда отец спал… Я, помнится, и уроки в такой обстановке делала… Салман бил Турпала подушкой, он плакал, Хава их разнимала…
Мухаммад потянулся и сказал, покачав головой:
— Не представляю себя на месте твоего отца… Две жены, живущие по соседству, в одном доме — четверо детей, в другом — девять… И тишина воцаряется только тогда, когда вся семья читает намаз, выстроившись в два ряда за твоей спиной… Тебя я, в общем-то, могу понять — нянчить такую ораву… Ещё и не к такому привыкнешь.
— Ну, у нас-то дома еще ничего было. Нас ведь четверо всего, и разница между нами — два-три года. А вот тете Хеде туго приходилось… Она ведь их всех почти подряд родила — девять детей за двенадцать лет… Мама наша всё за неё переживала. Я как со школы приду, она меня тут же посылает к ним. Говорит: «У нас-то и нянчить сильно некого, а ей там каково… Она, верно, опять всю ночь не спала». И я к ним шла. Тетя Хеда меня расцелует, посидит со мной минут десять, а потом спать пойдет. А я одного покачаю, второго потаскаю на руках, третьего покормлю, четвёртого переодену, пятому уроки сделать помогу… и так до вечера. Если папа в ту ночь у нас был, я у тети Хеды ночевать оставалась — завалюсь у них на полу на матрас прямо во всей одежде… А после утреннего намаза домой бегу, уроки делать и матери с завтраком помогать…
Мухаммад вздохнул.
— Как ты умудрилась школу с золотой медалью закончить…
— Один Аллах знает, чего мне это стоило… — улыбнулась Айна. — Самое интересное было, когда тетя Хеда рожала. В первые дни после родов мы с матерью у неё по очереди дежурили. Еду готовили, за детьми смотрели, в доме убирались, чтобы она отдыхала. Мать к ней пойдет, а я дома за старшую, потом она домой, а я туда…
— Здорово, наверное, за старшую, — улыбнулся Мухаммад. — Всех гонять можно — и никто тебе слова не скажет…
Айна вздохнула.
— Спроси Салмана или Турпала, когда я кого-нибудь гоняла… Я их всех любила слишком.
Мухаммад знал, что это правда. У Айны и впрямь был такой характер — она даже голос повысить не умела. Самая старшая в семье, для своих братьев и сестер она была любящей сестрой и заботливой матерью в одном лице. Даже не очень-то разговорчивый Салман как-то признался ему в минуту откровенности, что у него самая снисходительная сестра в мире…
— Часто бывало — мне всех детей оставят, а отец с мамой и тетей Хедой пойдут к кому-нибудь в гости… Но, знаешь, все это никогда сложным не казалось. Всегда понимание было, что ради Аллаха делаешь, что тебе за это награда будет в мире вечном… Хотя испытания, конечно, были, и немало…
— Зато и семья у вас какая дружная — не разлей вода. Дай Аллах каждому таких братьев и сестер, как у тебя.
— В этом ты прав… Хвала Всевышнему, что Он наши сердца так связал… в этом нашей заслуги нет, это все — Его милость…
Она улыбнулась.
— Особенно весело было, когда у нас Турпал родился, а у тети Хеды — Лиана, с разницей в одиннадцать дней. Отец куда ни придет, всюду плач детский. Приходилось их двоих брать и вниз к башням спускаться, и там сидеть, чтобы мать с тетей Хедой отдохнули. Я домой вернусь, а они уже суп съели, и мне две ложки на дне оставили. Я его хлебом вымакаю… Ля иляха илляЛлях… — Айна тихо засмеялась. — Помню, я как-то школу пропустила из-за них три дня подряд. Прихожу, только рот раскрыла, чтобы начать оправдываться, а учительница наша говорит: «Не говори ничего. С тобой все и так понятно. Тебе простительно, у тебя случай особый»…
Мухаммад усмехнулся.
— Да я помню, как ты выглядела, когда я тебя сватать пришел. Руки как спички, худое лицо, а на нём — огромные голубые глаза… Я когда тебя увидел вблизи, едва не передумал. У меня еще тогда мысль возникла: «В чем только у неё душа держится?» у тебя же платье широкое было, я и не видел, что у тебя под ним кожа да кости…
— Какая была бы польза от моего хиджаба, если б ты без труда видел всё, что под ним? У нас в семье о джинсах с водолазками даже речь никогда не заходила. Сколько себя помню, все мы в этих платьях ходили — и в школу, и за водой, и в магазин, и к соседке. И до сих пор вот ходим. У нас это никогда и не обсуждалось… Шариат есть Шариат.
— Да, — вздохнул Мухаммад. — Отец ваш золотой человек был, да помилует его Аллах. Он мне рассказывал, как он вас Корану учил…
Айна улыбнулась.
— Помню, помню… Всех в круг посадит, и каждый свою дневную норму сдает — не меньше пяти аятов. А по пятницам полтора-два часа сидим, все повторяем. Один начинает суру, отец его останавливает и тот, кто рядом сидит, тут же продолжить должен, и так пока всех не проверит… Я так девять джузов выучила. Причем каждый следил за тем, чтобы младший выучил свою норму: я за Хавой следила, она с Салмана спрашивала… а у тети Хеды Али смотрел за Мусой, Муса — за Умаром — и так далее…
— А ты как бы без надзора… Вольная птица… Ведь над тобой старших не было.
— Надо мной сам отец старшим был. И он сам за мной следил и меня всегда первой спрашивал… Он, маша-Аллах, в этих делах строгий был… И горе тебе, если ты эти пять аятов не выучишь…
— Признайся, часто тебе попадало? — с улыбкой спросил Мухаммад.
— Мне как раз реже всех. Мне отец обычно спускал. Говорил: «Тебе, Айна, поблажка, потому что ты самая старшая и на тебе почти вся работа по дому лежит».
Мухаммад улыбнулся.
— Тебя отец очень любил. Когда о тебе говорил, у него голос теплел сразу…
— Он всех нас любил, и я никогда не чувствовала, что он кого-то больше любит. Все всегда между нами поровну делил — и подарки, и внимание. Никогда никого не выделял… Он Аллаха боялся очень. Часто говорил: «Если я вас ущемлю в чем-то или несправедливо поступлю с вами, в Судный День несдобровать мне, головой отвечу… На милость Аллаха вся надежда»…
— Маша-Аллах… — вздохнул Мухаммад.
Он помолчал, потом сказал:
— Ладно, действуем по плану. Смотри, не опаздывай. Чтобы секунда в секунду вышли…
— Инша-Аллах, — отозвалась Айна. — Пойду детей к Фатиме отведу.
— Хорошо… Я тогда в мечеть пораньше пойду, чтобы суру «Кахф» прочитать успеть.
— А ты что, ещё не брался за нее? — спросила Айна, выключая компьютер.
— Не все же такие гениальные, как ты. Это ты можешь стоять у плиты и одной рукой мешать суп, а в другой держать Коран и при этом умудряться сосредоточиться… Я тебя знаю — у тебя ракета рядом с домом упадет, ты все равно с места не сдвинешься, пока последний аят не дочитаешь.
Айна пожала плечами.
— Так ведь если ракета, то все равно уже… Тогда уж лучше дочитать, чтобы закончить свою жизнь совершением благого дела… «Знавшему Коран будет сказано в Судный День: “Читай аяты, как читал ты их в земной жизни, и возвышайся…
— … и твое место будет там, где ты прочтешь последний аят”», — закончил за нее Мухаммад. — Ладно. Точно в условленное время, ни минутой раньше, ни минутой позже…
— Инша-Аллах.
… Айна сидела в мечети рядом с Марьям. Только что закончился намаз.
— Маша-Аллах, у вас тут всё… Мечеть очень красивая, и хутба … И сестры. Меня Алсу так приняла, будто я ей родная… И вообще, здесь обстановка совсем другая, не то что у нас. Я сюда приехала — словно душой ожила. А там времени вздохнуть не было — дипломная, проблемы разные… Коран в руки взять и то не получалось… И за платок каждый день биться приходится… Субхан-Аллах… У вас, мне кажется, с хиджабом посвободнее как-то… Ну ничего, на всё воля Аллаха.
Марьям вздохнула.
Айна бросила взгляд на часы и сказала себе: «Пора!»
Она улыбнулась.
— Сестра, я от души надеюсь, что тебе здесь понравится. Инша-Аллах, ты здесь, с нами, время с пользой проведешь. Ладно, пойдем потихоньку… Я тебя сегодня ещё с одной сестрой познакомлю, инша-Аллах. Фатима зовут, татарка… Отличная сестра, маша-Аллах.
Они встали и не спеша вышли из мечети.
Мухаммад стоял в стороне, разговаривая с Хасаном. Он специально встал спиной к мечети — так, чтобы Хасан оказался напротив него и мог видеть всех выходящих.
Айна сказала:
— Пойдем вон той дорогой срежем…
Они свернули.
— Айна, прости меня за любопытство… Я вот все думаю: как ты, ингушка, горянка, на Украине-то оказалась? — спросила Марьям.
— Аллах привёл… — Айна улыбнулась и вздохнула. — Вот уж, поистине, не знает человек, что с ним случится завтра, не знает человек, в какой земле умрет… Муж у меня здесь работает.
— По дому, наверное, скучаешь… — улыбнулась Марьям.
Ей очень шла эта улыбка — она сразу оживляла её казавшиеся отчего-то грустными светло-карие глаза. Большой платок кофейного цвета обнимал её хрупкие, как у ребенка, плечи. Он очень хорошо сочетался с почти такого же цвета платьем прямого покроя, явно сшитым на заказ. Эта невысокого роста девушка с большими задумчивыми глазами на бледном лице с первого взгляда вызывала симпатию. Она как-то сразу располагала к себе… Недаром она понравилась Хасану с первой встречи.
— Бывает, — отозвалась Айна. — Но если Аллах меня сюда поместил, значит, здесь моё место…
Потупив взор, они быстро прошли мимо Мухаммада и Хасана. Мухаммад, хотя он и стоял спиной к дороге и не мог видеть Айну, прислушавшись, без труда узнал её тихий голос.
— Просторна земля Аллаха, и везде можно найти место, чтобы совершить земной поклон Господу Миров и воздать Ему хвалу… Альхамдули-Ллях…
Хасан изменился в лице так резко, что не заметить это было просто невозможно. Мухаммад едва сдержал улыбку и заставил себя продолжить начатую фразу как ни в чём не бывало. Когда девушки прошли, он изобразил удивление и спросил озабоченным голосом:
— Что?.. Брат, у тебя такой вид, словно тебя по голове ударили или за моей спиной ты увидел привидение…
Хасан выдавил из себя улыбку и, всеми силами стараясь изобразить безразличие, сказал:
— Да нет… Просто девушка какая-то новая, по-моему… Взгляд на неё случайно упал…
Он чуть слышно добавил:
— Астагфиру-Ллах…
Мухаммад повернул голову.
— Эта? С моей женой которая? Это знакомая её, из Питера приехала погостить на месяц… Русская вроде… Дай Аллах, чтобы с каждым годом всё больше людей принимали ислам… Ислам везде развивается. Жена много сестёр знает из Москвы и из Питера.
— Понятно… — кивнул Хасан.
Мухаммад без труда понял, что парню явно не по себе.
— Ладно, пойдем к Рустаму… Они там, наверное, только нас и ждут.
Как раз в это время у него в кармане зазвонил телефон.
— Вот видишь, наверняка нас вызывают… Все голодные сидят из-за нас.
Прежде чем поднести к уху телефон, он услышал, как Хасан, отвернувшись, чуть слышно пробормотал:
— Субхан-Аллах… Вот мир тесен…
Мухаммаду стоило немалого труда сохранить серьёзный вид…
* * *
— Марьям, ты Коран так красиво читаешь, маша-Аллах, — сказала Фатима. — Поделись секретом. Аллах ведь сказал: «И помогайте друг другу в благочестии и богобоязненности…» Я тоже так хочу. А то я всё стараюсь, стараюсь, в мне все равно все говорят, что у меня как-то по-турецки получается.
Марьям улыбнулась, закрывая Коран.
— Я там, в Питере, таджвид изучала, а потом кассеты постоянно слушала — старалась повторять за шейхом-чтецом… и как-то со временем пришло. Альхамдули-Ллях…
— Ладно, Фатима, мы пойдем, а то муж мой, наверное, заждался уже… ДжазакиЛляху хайран за все, — сказала Айна, вставая и протягивая руки детям.
— Ва иййаки … Ты нам лекцию послезавтра читать будешь? Про хиджаб? Мне Алсу сказала.
— Инша-Аллах, — отозвалась Айна. — Делайте за нас дуа.
— У меня диски твои лежат… и книга. Я не закончила ещё. В понедельник отдам, инша-Аллах… Или тогда уже в среду.
— Держи у себя, сколько нужно, — сказала Айна. — «Приобретение знаний — обязанность каждого мусульманина».
Они попрощались и вышли.
Мухаммад уже стоял на улице, разговаривая с Хасаном. Айна сделала вид, что не заметила, как вспыхнули щеки Марьям, когда она, думая о чём-то своем, подняла глаза, и взгляд её наткнулся на стоящего недалеко Хасана.
— Ладно, брат, — сказал Мухаммад. — Пойду у жены ключ возьму, и детей тоже… а то я свой посеял где-то, а она, наверное, сестру эту провожать пойдет.
— Хорошо, я пойду тогда, — отозвался Хасан. — Увидимся… Салям алейкум.
Он повернулся и быстро пошел прочь. Айна отдала Мухаммаду ключ и вернулась к стоящей в стороне Марьям. Взглянув на её лицо, она спросила:
— Что-то случилось? У тебя вид какой-то странный…
— Н-нет… Ничего… — тихо ответила Марьям. — Просто брат этот мне одного человека напомнил, которого я знала когда-то… Давно…
Она вздохнула и прикрыла глаза.
— Чеченец он, Хасан зовут, — сказала Айна. — Старый друг мужа моего. Они как братья с ним. Он для ислама очень много делает, маша-Аллах… От него уже ислам четыре человека приняли… Отличный брат, маша-Аллах… Побольше бы нам таких, как он.
— Амин… — тихо отозвалась Марьям.
— Я тебя до дома провожу. Заодно Алсу книгу отдам — я ей в понедельник ещё пообещала… Кстати, в следующую пятницу пикник у нас. На природу поедем, инша-Аллах.
— Так у вас тут и так кругом природа… — улыбнулась Марьям.
— Туда, где народу поменьше, — пояснила Айна. — А завтра я тебя в гости жду, инша-Аллах. Зайду за тобой в пол-одиннадцатого, инша-Аллах…
— Инша-Аллах. ДжазакиЛляху хайран, Айна, — отозвалась Марьям.
— Ва иййаки, сестра… Если что нужно, говори сразу, не стесняйся. Мы же сёстры в исламе…
Они остановились у дома Алсу. Айна пожала протянутую Марьям руку, поцеловала её в щеку, вручила ей книгу для Алсу, и они попрощались…
— Ну как? — поинтересовался Мухаммад. — Хасан её точно узнал и, по-моему, до сих пор в шоке.
— Она тоже… — сказала Айна. — Утром она его не видела, только потом, у дома Рустама… У неё все на лице написано было. Но я уверена: она и не подозревает, что мы в курсе того, что они были женаты, и ей даже в голову не пришло, что всё это не просто так.
— Хасан тоже вряд ли заподозрит что-то… — отозвался Мухаммад. — Но нам всё равно нужно действовать продуманно. Если этот наш заговор выйдет наружу, дело наверняка провалится… а Аллах знает обо всём лучше.
— Инша-Аллах, все будет хорошо… — улыбнулась Айна.
— А, кстати… Салман позвонил час назад. Придет на чай к восьми… Как почувствовал, что у нас сегодня много вкусного. У него на это дело чутьё необыкновенное просто, маша-Аллах.
Айна улыбнулась.
— Он всегда был сладкоежкой…
— И ты всегда жертвовала ему свою долю за обедом и ужином… — предположил Мухаммад. — Просто так, ради Аллаха…
Она улыбнулась и, опустив голову, тихо сказала:
— Аллах знает обо всём лучше.
Мухаммад знал, что попал в точку. У Айны был такой характер, что для своих братьев и сестер она готова была в лепешку разбиться. У неё это было врождённое — стремление сделать так, чтобы всем вокруг было хорошо…
* * *
— Заходи… — сказала Айна, пропуская ее вперёд. — Ты намаз ад-духа читала?
— Нет ещё… — отозвалась Марьям.
— Тогда читай пока, а я пойду детям мультик поставлю.
Когда Айна вернулась, Марьям спросила, прислушиваясь к мужским голосам за стенкой, читающим Коран:
— У тебя муж дома? Надеюсь, я не помешала…
— Да нет… Они каждую субботу собираются у нас на час-полтора — молодёжь Корану обучают. Мой муж и Хасан. Бывает, до двадцати человек народа набивается… Комната потом какими только мисками не благоухает…
Айна, украдкой взглянув на Марьям, догадалась, что та без труда выделила из голосов, звучащих за стенкой, низкий и хрипловатый голос Хасана…
— Ладно, пойдем на кухню. Я готовить буду, а ты мне расскажешь про твой востоковедческий. Мне очень интересно, чему там учат.
— Инша-Аллах… — кивнула Марьям, следуя за ней на кухню. — А кто ещё будет?
— Сестра одна с мужем. Тоже ингушка. Асет зовут. Ещё года не прошло с тех пор, как они поженились. Хорошая сестра. Очень её люблю за иман и искренность… Маша-Аллах.
Вошедшая Асет — высокая и хрупкая девушка с карими глазами, явно беременная, в сером платье и таком же платке — обняла Айну, а потом пожала руку Марьям и села на стул рядом с ней.
Пока Айна готовила, они с Асет слушали рассказ Марьям о питерских сестрах.
— Маша-Аллах… — покачала головой Асет. — Широка страна моя родная… Куда ни повернись, везде мы есть, по всему миру имя Аллаха поминается… Альхамдули-Ллях…
— Альхамдули-Ллях… — отозвалась Марьям. — А теперь вы мне про Ингушетию что-нибудь расскажите…
— Да, кстати, — повернулась к Асет Айна. — Как там родина наша поживает?
— Отлично поживает, маша-Аллах, — отозвалась Асет с нескрываемым патриотизмом. — Цветёт, как всегда… Передает вам огромный салям от своих древних башен и ущелий…
— Маша-Аллах… — улыбнулась Айна. — Ты и там побывала? Всё-то ты успеваешь…
— А как же? — отозвалась Асет. — Всё облазила… Даже такие места, в которых не ступала нога человека…
Айна усмехнулась.
— Что, в Ингушетии остались ещё места, где не ступала нога ингуша? — с сомнением спросила она. — Я всегда думала, что мы дотошные и везде залезем…
Марьям засмеялась.
— Какое это счастье — иметь сестёр разных национальностей… Столько нового узнаешь… А много в Ингушетии башен?
— Да завались… Эгикал — башни, Баркин — башни… Лялах — опять башни… Таргим…
— А ты сама откуда родом? — поинтересовалась Марьям.
— Есть такое селение у нас, Пуй называется. Вот оттуда я и есть… Красота там такая — дух захватывает… Речка — мы там плескались в детстве…
Асет помолчала.
— Ладно, про красоты Ингушетии — это ты у Айны спрашивай. У неё компьютер забит собственноручно сделанными фотографиями… Про что тебе ещё рассказать? — спросила Асет. — Могу про обычаи наши рассказать… Про свадьбы… Кстати, Айна, ты на свадьбе в углу стояла?
Асет испытующе посмотрела на Айну.
Та засмеялась и ответила:
— Стояла, конечно. А кто там не стоял?
— И как, ничего?
— Да ничего, ноги у меня крепкие, альхамдули-Ллях… Меня когда в дом мужа привезли, мне мать его сказала: «Айночка, ты можешь сесть. Это же только адат . Мы можем и без него обойтись». А я ей говорю: «Да ничего, постою я. В углу этом матери наши стояли и бабушки, и прабабушки. Отчего бы и мне не постоять?» Да и вообще — интересно же всё в жизни попробовать. Свадьба, в конце концов, не каждый день бывает… Хотя это, конечно, просто адат.
— Ну не знаю… — вздохнула Асет. — У меня, помню, к вечеру ноги просто деревянные были… Я ещё никого не знала… Страшновато было. Это сейчас легче как-то — все свои. Все такие родные, будто я их всю жизнь знала. С сестрёнками мужа Коран вместе учим, в рамадан в мечеть ходили… а когда Праздник был, готовили на всю ораву — у него ведь семь братьев, и у всех семьи. А ещё дяди, тети, двоюродная родня…
Марьям вздохнула.
— Хорошо, наверное, когда семья большая… Шумно, весело.
— Ну, весело не всегда… — тут же отозвалась Асет. — А вот шумно неизбежно.
Айна улыбнулась.
— Асет всегда говорит правду, чего бы ей это ни стоило…
— А чего скрывать, если так оно и есть, — пожала плечами Асет. — Айна, а ты на свадьбе в чокхи была? Марьям, ты уж меня прости… Просто такой я, маша-Аллах, человек — пока все не выспрошу, не успокоюсь…
— Ага, — отозвалась Айна, мешая поварёшкой в большой кастрюле.
— Так ведь там пояс, всю талию видно сразу… И шапочка эта, которой аурат никак не закроешь…
— Очень просто, — ответила Айна. — Купила я себе отрез той самой ткани, из которой мне чокхи шили, и сделала из него большой такой платок — как покрывало. Обернула им всю верхнюю часть тела, аурат закрыла полностью, всё это булавками заколола и шапочку сверху напялила. Делов — всего ничего, десять минут не заняло. Зато все по Шариату, и идею все оценили. И по адату вроде, и по исламу…
— Хорошо придумано. А то на свадьбах это проблема, конечно…И муж доволен остался, наверное… — сказала Марьям.
— Так жениха-то на свадьбе нет. Он и знать не знает, во что ты там одета… С друзьями он. Спасибо, если через три дня появится — когда гости все разойдутся, и ты уже с ног валишься от усталости и давно забыла, как он выглядит…
Айна с Марьям засмеялись, глядя на непробиваемо серьезную Асет.
— Тебя послушаешь, можно подумать, что всё так плохо. Ужас прямо какой-то… — сказала Айна.
— Да нет, — отозвалась Асет, улыбнувшись. — На самом деле всё хорошо. Просто тяжело. Попадаешь в новый дом, к незнакомым людям, стоишь весь день, а потом еще три дня гости валом валят, стоишь у плиты с утра до вечера. Побежишь, намаз почитаешь быстренько, а потом опять к кастрюлям. Часам к одиннадцати все расползутся, а ты падаешь, куда придется, и спишь, как убитая. А с утра всё начинается снова…
— Какой и правда ужас… — засмеялась Марьям.
— Ты её не слушай, — улыбнулась Айна. — Она всё слишком мрачно расписывает. На самом деле всё намного лучше. Это же день твоей свадьбы, ты знакомишься со своей новой семьей, привыкаешь к новому дому… Это дни, которые никогда больше не повторятся… Может, и тяжело в чем-то, я с Асет согласна, но потом ты эти дни будешь вспоминать как самые счастливые в своей жизни и мечтать постоять в этом углу ещё разок, хотя бы с полчаса…
— Я искренне завидую её оптимизму и жизнерадостности, — сказала Асет Марьям, указав на стоящую у плиты Айну.
Айна пожала плечами.
— Это моё личное мнение, конечно… Но я считаю, что просто не нужно всё усложнять. Если адаты противоречат Шариату, нужно отказаться от них, а если нет, то чем они плохи? У нас раньше молодежь почти ничего об исламе не знала, а теперь в другую крайность кидаться стали — вообще все отрицать. Все обычаи отбросить, всю свою культуру забыть, даже то, что с исламом очень даже гармонирует и ни в чём Закону Аллаха не противоречит. Зачем это? Ничего хорошего не получается. Одни кричат: «Давайте все по адату!», а другие кричат в ответ: «Долой все адаты!» Но почему-то немного находится таких, которые говорят: «А давайте оставим те адаты, которые не противоречат исламу, и откажемся от остальных, и тем самым сохраним самобытность народа и при этом поступим так, как велит нам Всевышний, не преступая Его запреты и исполняя Его веления».
— Айна у нас патриотка… — улыбнулась Асет.
Айна тоже улыбнулась.
— Да, сестрёнка. Именно так… Я люблю свою родину, люблю свой народ, его историю, культуру и традиции. Что же тут плохого? И разве от этого я перестаю быть мусульманкой? Пророк (да благословит его Аллах и приветствует) тоже любил свою родину — Мекку — и любил свой народ. И принеся людям величайшее благо — ислам, — он не стёр безжалостно все обычаи своего народа, ибо не для этого послал его Аллах к людям, а лишь запретил те из них, которые противоречили исламу. Можно сказать, что он пришел на поле, где были хорошие посевы, а вперемежку с ними росли сорняки. И он выкорчевал сорняки и оставил добрые посевы, чтобы они крепли и несли пользу и благо в мир…
— Если Айна откроет рот, спорить бесполезно… — покачала головой Асет. — Ты права, конечно…
Айна улыбнулась.
— Да и свадьба… У нас у людей такое представление сложилось, что, если свадьба традиционная, это хорошо и весело, а если по Шариату, то это мрачно и скучно. Значит, нужно это представление менять… Нужно показать всем, что может быть свадьба без нарушений Шариата, но при этом очень даже красивая, радостная и интересная. Просто убрать из традиционной свадьбы все, что исламу противоречит, стараться Сунну соблюдать. Если к этому подойти с умом, можно людей всех возрастов порадовать и всем угодить, и при этом людей к исламу приблизить. Одну такую свадьбу сделать, другую… а там постепенно люди привыкнут и поймут, что ислам — это благо, с какой стороны к нему ни подойди, и что ничего в нем плохого нет, что это религия жизни, религия света, «золотой середины», религия, в которой человек, если только он поймет её сущность, чувствует себя как рыба в воде…
— Айна, вот бы тебя домой отправить… Там, ваЛлахи , очень таких, как ты, не хватает. С исламским мышлением, умением разъяснять и даром убеждения. Я иногда там бьюсь, бьюсь, а мне всё кажется, что меня не понимают и не слушают, и я руки опускаю… Хотя не нужно бы, наверное…
— Просто нужно искренне любить тех, кого ты призываешь к исламу или соблюдению его норм, а не злиться на них за то, что у них очень мало знаний и они не могут сразу преодолеть все предрассудки, избавиться от ошибочных убеждений и начать всё соблюдать…Посмотри на жизнь нашего Пророка (да благословит его Аллах и приветствует) — двадцать три года призыва. Какая выдержка нужна, какое уникальное терпение, чтобы в течение двадцати трёх лет день за днём выводить к свету людей, погрязших в язычестве и идолопоклонстве, людей, которые стремятся причинить тебе боль, которые ранят тебя своими словами, которые смеются над тобой и стараются уязвить, которые возводят на твоем пути препятствие за препятствием, упорно отказываются принять Истину и высокомерно отворачиваются от нее… А ведь в нашем Пророке (да благословит его Аллах и приветствует) для нас всех — благой пример. Благонравие, кротость и терпение проповедника открывает для его призыва человеческие сердца. Верно говорят — ломать легко, а строить трудно. Легко сказать: «Вы живете неправильно!», но не так-то легко суметь преподнести людям ислам так, чтобы они оценили его по достоинству, и приняли, и стали жить по нему… Мы все должны быть живым примером того, как ислам изменяет к лучшему человеческую душу и вносит в неё свет. Мы должны своим поведением, своим нравом, своими действиями являть людям ислам, чтобы, глядя на нас, они говорили: «Да, ислам — это действительно великая религия, и мы хотим жить в её лоне!»
— Дай Аллах нам всем крепкий иман и терпение в призыве… — сказала Марьям, вздохнув.
— Амин… — отозвалась Асет.
— Ладно… — сказала Айна. — Всё готово у меня. Сначала мужчинам положу, с вашего позволения, а то они всегда самые голодные.
— «Кормите людей, распространяйте приветствие, молитесь по ночам, когда спят люди, и войдете в Рай благополучно», — изрекла Асет, подняв руку с вытянутым указательным пальцем так, что на ее тонком, как спичка запястье, показался серебряный браслет-цепочка.
— Пусть Аллах сделает нас из числа людей, которые войдут в Рай благополучно… Амин, — сказала Айна.
* * *
— Самира, салям алейкум, у тебя выпускные закончились?
— Ва алейкум ас-салям… Закончились, альхамдули-Ллях. Два дня назад. Я чувствую себя птицей, которую наконец-то выпустили из клетки…
— Отлично. Только птица эта, судя по голосу, страдает хронической усталостью и вообще явно простужена… ШафакиЛлях , сестра.
Самира засмеялась в трубку.
— Ты, Айна, всегда все замечаешь…
— Слушай, ты мне очень нужна, — деловито сказала Айна.
— Приятно слышать, — отозвалась Самира. — А можно узнать, для чего?
— Для того чтобы помочь нам справиться с галушками и курицей по-ингушски.
— А-а-а… Ну, это я люблю… Ты только скажи, когда, где и во сколько.
— Завтра в час, у меня. Не опаздывай…
* * *
Они сидели втроём — Айна, Марьям и Алсу, ожидая прихода Самиры. Айна вносила последние штрихи в свои кулинарные шедевры, а Алсу делилась с ними своими планами на ближайшее исламское будущее.
— Мы тут с Самиркой решили брошюрку состряпать. Про хиджаб. Материал уже собрали, альхамдули-Ллях… Слушай, Айна, может, ты нам что-нибудь стихотворное на обложку сварганишь?
Айна улыбнулась и покачала головой:
— Это не по моей части… Сами мы не местные, как говорится.
— Да ладно, — возразила Алсу. — Что у тебя по русскому и литературе в аттестате стоит?
— Пятёрки, альхамдули-Ллях… Но уж если не дано, значит, не дано… Вот на ингушском — хоть сейчас, а на русском — прошу простить покорно… Ты лучше с этим вопросом к самой Самире обратись. Она на трёх языках стихи пишет — на родном азербайджанском, на турецком и на русском. И всё красиво…
— Да? Надо же, я об этом первый раз слышу…
— На самом деле у Самиры очень много достоинств, просто она никому о них не рассказывает…
Айна посмотрела в окно.
— А вот и наша отличница…
Жизнерадостная Самира поздоровалась с Айной и Алсу. Заметив новое лицо, она поспешила подсесть к Марьям и тут же принялась расспрашивать её обо всем на свете. Она всегда очень легко сходилась с людьми. Здоровалась первой и, не дожидаясь, когда ее спросят об имени, представлялась: «Самира», и тут же добавляла, зная, что кавказская внешность выдает её с головой: «Азербайджанка я, с Баку».
— Марьям, а ты замужем?
— Нет… — отозвалась та.
— Как и я, — вздохнула Самира. — Ну, ничего, придет и наша очередь, инша-Аллах…
Айна улыбнулась и сказала, указав на Самиру:
— Она живет этой мыслью последние три года…
— Я этого не скрываю… И не стыжусь. Ведь где-то на этом свете есть мой принц, которого для меня Аллах выбрал. Вот мне и хочется поскорее его увидеть… А что в этом такого?
— Да нет, вовсе ничего зазорного… Просто всему своё время. Хотя, знаешь, мне отчего-то сдаётся, что принц твой уже в пути и увидишь ты его уже скоро…
— Инша-Аллах… — мечтательно протянула Самира, улыбаясь. — Сёстры, пожалуйста, делайте за меня дуа.
— Семейная жизнь не такое уж легкое дело, по-моему, — пожала плечами Марьям. — В ней тоже бывают черные полосы, и порой весьма немало…
— Это точно… — подхватила Алсу. — Особенно вначале. Сперва даже непривычно как-то — с тобой рядом появляется новый человек. А потом как-то незаметно привыкаешь, что он — неотъемлемая часть твоей жизни, и уже не представляешь себя без него. У меня вот муж в командировку уехал всего две недели назад, а я уже так скучаю, словно его полгода дома нет. И Хадиджа каждый день спрашивает: «Мам, ну когда папа приедет?» Ох… Ля иляха илляЛлах… А вначале… Пока друг друга узнаешь, притрёшься… Все бывает — и непонимание, и ссоры по пустякам. Даже у соблюдающих. А уж про тех, кто только в ислам вошел и ещё почти ничего не знает, и говорить не стоит. Им очень тяжело приходится порой… Я таких случаев немало знаю… Но какое счастье, когда всё это наконец проходит, и всё в жизни встает на свои места! И семейная жизнь становится такой, какой она должна быть по Шариату… Просто важно проявить терпение в начале и с достоинством встретить и пережить первые трудности. Ведь семейная жизнь — это тоже своего рода джихад …
Айна исподтишка наблюдала за реакцией Марьям. Заметив, что та изменилась в лице, она поняла: результат достигнут, и Алсу блестяще сыграла роль, которую она, Айна, отвела ей без её ведома…
Алсу с Самирой принялись обсуждать права мужа и жены в исламе, наперебой приводя хадисы на эту тему, а Айна, принеся тарелки, улыбнулась Марьям.
— Ох уж эта вечная тема…
Марьям тоже вздохнула, выдавив из себя улыбку, но ничего не сказала.
— Да, кстати, — решила воспользоваться моментом Алсу. — Давай ты нам лекцию прочитаешь о браке в исламе. Думаю, всем сёстрам полезно будет. А Самире в особенности.
— Давайте так: как Пророк (да благословит его Аллах и приветствует) относился к своим жёнам и какие наставления давал относительно брака и семьи членам своей общины… В общем, эта тема в хадисах с разъяснениями. А то общая лекция на эту тему уже намечается в «мужском лагере». Думаю, через недельку-другую состоится. Нечто масштабное ожидается.
— Ты, Айна, как всегда, знаешь все секреты… — улыбнулась Алсу.
— По долгу службы, — отозвалась Айна. — Ладно, за еду… БисмиЛлях…
— М-м… Как пахнет… — протянула Самира. — Айна, ты обязательно должна стать моей наставницей в кулинарном искусстве. Мне это очень пригодится в семейной жизни…
Когда они закончили с едой, Айна принялась убирать посуду. Увидев, что Самира с Марьям увлечённо заговорили о чем-то, Алсу вышла на кухню к Айне.
Та кивнула ей на стул, поставила чай и принялась мыть тарелки.
— Айна, ты Самиру просто так насчет принца обнадёжила или правда намётки есть?
— Есть у меня для неё один принц на примете… Да только не знаю я, тот ли он, кого ей Аллах назначил, или нет.
Алсу улыбнулась и понимающе кивнула.
— Да простит меня Аллах за мое любопытство… Принц-то тоже азербайджанский?
— Да нет, — покачала головой Айна. — Наших кровей…
— Ингуш?
— Ага… Один из тринадцати детей.
— О ужас! — засмеялась Алсу. — Интересно было бы познакомиться с семьёй, в которой тринадцать детей…
Айна невозмутимо пожала плечами, раскладывая сладкое на блюдца.
— Ну, одного члена такой семьи ты, положим, уже знаешь…
— Кого? — не поняла Алсу.
— Кто сейчас на твоих глазах рулет режет… — вздохнула Айна.
Алсу хлопнула себя по лбу.
— Про тебя-то я и забыла… Сколько у вас девчонок в семье?
— Семь. Две от моей матери, и пять — от второй папиной жены…
— БаракаЛлаху фикум … — покачала головой Алсу.
Когда они допили чай и собрались расходиться по домам, по лицу Марьям Айна без труда догадалась, что Самира «загрузила» её своими мыслями по поводу того, «как же это прекрасно — брак в исламе». Стрела попала в цель…
Они разошлись после того, как Айна нагрузила Алсу очередной партией дисков и книг, а Самире дала распечатанный текст своей последней лекции, которую та пропустила из-за экзаменов, и рецепт своей знаменитой курицы…
— Ну как? — спросил Мухаммад, поздоровавшись.
Айна улыбнулась.
— Знаешь, маша-Аллах, всё не просто по плану — всё даже лучше прошло, чем я ожидала. Альхамдули-Ллях… Наша сестра Самира способна, по-моему, даже холодильник убедить в том, что брак в исламе — это истинное счастье и служение Аллаху. Дай ей Аллах крепкого имана и всех благ… От её слов кто угодно замуж захочет. К тому же она хадисами так и сыплет… Да вознаградит её Аллах за поиск знаний… Марьям, пока её слушала, наверное, всю свою семейную жизнь вспомнила и подумала, что не всё в ней было так уж плохо…
Мухаммад улыбнулся, внимательно поглядев на неё.
— Знаешь, я раньше никогда не мог представить тебя за пределами Ингушетии. Как-то ты в моем сознании прочно срослась с этими горами и аулом… А сейчас я вижу, что ты и в местную обстановку неплохо вписываешься, маша-Аллах…
— Ты не забывай, что я ещё и в Осетии три года прожила, восьмой, девятый и десятый класс училась там, среди осетин и русских, совсем даже не мусульман. И ничего…
— Наверное, потому, что ты, будучи отличницей, им всем сочинения писала по доброте душевной, — усмехнулся Мухаммад.
— Астагфиру-Ллах! — возмутилась Айна. — «Кто обманывает, тот не из нас»!
— Конечно, конечно… — поспешил успокоить её Мухаммад. — Это я так, в шутку. Я никогда не сомневался в твоей честности… Слушай, на какой странице в «Крепости» находится это длинное дуа… Ну, когда к мечети идешь…
— «Аллахумма-дж‘аль фи кальби нуран…»?
— Ага, вот это…
— На 55-й, если не ошибаюсь.
— Маша-Аллах… и как ты всё это помнишь? Такое впечатление, что ты в Осетии все эти три года только над шариатскими книгами и просидела…
Айна улыбнулась.
— Именно так всё и было. Тетя Хеда ведь дома осталась, отец туда ездил время от времени… Мы только вчетвером там с родителями были. Хава хорошо училась, у Салмана тоже проблем с учебой не было, помогать им сильно не приходилось. Вот я и пользовалась моментом, читала всё, что только можно, конспектировала, запоминала и делала для себя выводы. Да и отец этому моему рвению только рад был — Коран у меня проверял, книги приносил откуда-то… Говорил: «Вот заберёт меня Аллах, а мне за тебя награда идти будет»… Благодарю Аллаха за то, что Он мне такую бесценную возможность дал хоть немного полезных знаний приобрести…
Мухаммад помолчал немного, собираясь с мыслями, а потом спросил:
— А что насчет Али, брата твоего? Кстати, ему двадцать один уже есть?
— Нет ещё. Двадцать пока. Они с Хавой ровесники. Через два года после меня родились… Я почву прощупала. У Самиры вопрос о национальности не стоит и у её семьи тоже, так что вызываю его, бисмиЛлях, и полагаюсь на Аллаха… Я с ним говорила вчера. Он сказал, что жениться не прочь. Предпочтения Самиры я тоже знаю. Инша-Аллах, они друг другу подойдут…
— Инша-Аллах… — отозвался Мухаммад. — А если нет, другой хороший мусульманин найдется, инша-Аллах…
— Возьмем её к нам, второй женой, — сказала Айна, ставя перед ним чай и сладости.
Мухаммад знал, что она говорит вполне серьёзно, но почему-то не смог сдержать улыбки.
Увидев, что он улыбается, она сказала, посмотрев ему в глаза:
— Аллах разрешил… И я совсем не против. Я выросла в семье, где две жены было, и никогда ничего плохого не видела. Мы всегда одной семьей были, просто дома было два. Тетя Хеда меня, сколько себя помню, как родную дочь любила, и точно так же наша мать — ёе детей… Помню, как-то соседка наша маму спросила: «Не тяжело тебе мужа с кем-то делить?» А она улыбнулась и ответила: «А что делить-то? Это ведь воля Аллаха была, чтобы он на Хеде женился. А Аллах каждому свой удел отмерил. И что ей Он предназначил, то мне никогда не достанется. Так же и она моего никогда не возьмёт… Она сестра мне, и я её как своих родных сестёр люблю… А любовь к одному человеку нас только больше связывает»… Да и со стороны отца я никогда разницы не чувствовала в отношении к нам и детям тети Хеды.
— Твой отец, Айна, золотой человек был, маша-Аллах. Он умел на две семьи делиться. И таких детей вырастить сумел. Дай Аллах каждому такую ответственность решиться на себя взять и вот так же, достойно и со спокойным сердцем, её пронести до конца своих дней…
— Просто он на Аллаха уповал и сердцем был к Нему привязан, — тихо сказала Айна. — И Аллах Ему всё облегчал…
Мухаммад улыбнулся.
— Проблема в том, что я однолюб. Если найдешь мне в этом мире вторую Айну, то я хоть завтра. А так — увольте. Хотя бы до тех пор, пока у меня не будет десятерых детей.
Айна улыбнулась, но все же погрозила ему пальцем и сказала:
— Мухаммад, никогда не говори «никогда»… В Пророке, да благословит его Аллах и приветствует, для нас наилучший пример, а у него в одно время девять жён было.
— Хорошо, не буду, — согласился он. — Но Пророк, да благословит его Аллах и приветствует, ведь тоже сначала с Хадиджей, да будет доволен ею Аллах, четверть века прожил в любви и согласии, и только потом, после её смерти, на других женился…
* * *
— Места у вас здесь, конечно, маша-Аллах, — сказала Марьям, когда они возвращались вечером с пикника. — И лекция этого брата… Хасана… тоже хорошая была… Маша-Аллах.
Айна, сидевшая в автобусе рядом с ней, молча улыбнулась и попыталась представить, каково было Марьям читать намаз за своим бывшим мужем… Как-то издавна так повелось, что в подобных поездках намазом всегда руководил Хасан как лучший чтец Корана…
— Ну как? — спросил её Мухаммад, когда они зашли домой. — По-моему, сердца этих двоих друг друга не забыли. Хасан сегодня вообще глаз не поднимал… Мне кажется, шансы есть. А Аллах знает обо всем лучше…
— Мне тоже так кажется, — кивнула Айна. — Инша-Аллах… У Марьям тоже все на лице было написано, хотя она и старалась это скрыть…
— Не знаю, Айна, получится ли у нас то, что мы задумали, но сердце мое спокойно. Ведь мы ради Аллаха это делаем. И мне ничего не жалко ради того, чтобы эта пара вновь соединилась… И я знаю: если Аллаху это угодно, так оно и будет.
— Инша-Аллах… — отозвалась Айна. — Я бы тоже очень хотела, чтобы в этом мире стало на одну хорошую мусульманскую семью больше…
* * *
Мухаммад с Хасаном и Ахмадом только что закончили читать Коран. Раздался звонок в дверь.
— А вот и новоиспечённый глава семейства… — улыбнулся Мухаммад. — Опоздал всего-то на двадцать пять минут.
Ахмад усмехнулся.
— Молодожёнам простительно… Ты, Мухаммад, сам когда-то через это прошёл.
— Точно… И даже не так давно — еще свежи воспоминанья… Но больше чем на восемнадцать минут я никуда не опаздывал даже в медовый месяц…
Хасан улыбнулся.
— Ну, брат, не вечно же твоему рекорду существовать…
Вошедший Руслан посмотрел на них с некоторым недоумением.
— Салям алейкум всем. Это вы в честь чего такие весёлые?
— Чужая радость всегда заражает, — сказал Ахмад, потягиваясь. — Мусульмане ведь как единое тело — вместе радуются, вместе плачут… Вот мы смотрим на тебя и радуемся… Маша-Аллах, как лампочка светишься.
— Как семейная жизнь? — спросил Мухаммад.
Руслан улыбнулся.
— Альхамдули-Ллях… Делайте дуа за меня, чтобы Аллах меня хорошими детьми одарил, которые выросли бы истинными мусульманами и принесли пользу исламу…
— Инша-Аллах, брат, — с готовностью отозвался Ахмад, поднимая Коран. — Должок за тобой… Готов сдавать?
— Готов… Хоть сейчас, — улыбнулся Руслан.
— Подожди немного. Пусть сначала о свадьбе своей расскажет и о том, как там столица украинская поживает. А потом начнём по второму кругу читать, и он с нами, — предложил Мухаммад.
Посмотрев на задумавшегося о чем-то Хасана, он лишь молча улыбнулся…
— Как продвижения, хабиби? — спросила Айна, когда все разошлись по домам. — Долгая у вас беседа была, маша-Аллах… Уже половина одиннадцатого.
— Счастливые часов не наблюдают, — улыбнулся Мухаммад. — Пока Руслан рассказывал, Хасан, наверное, свою свадьбу вспоминал. Во всяком случае, у него вид такой был…
— Инша-Аллах… — сказала Айна, взглянув на календарь. — Десять дней осталось…
* * *
— Хасан, может, ты нам лекцию какую состряпаешь? — предложил Мухаммад. — А то что-то мы давно тебя не слышали…
— Когда? — тут же отозвался Хасан. — И о чём?
— Когда тебе удобно… А тему ты сам выбирай.
Стоявший рядом Руслан улыбнулся.
— Какое счастье, что Хасан у нас такой безотказный. Как много потеряла бы наша умма, будь он упрям…
— «И опережайте друг друга в совершении благих дел» — тихо сказал Хасан, улыбнувшись.
* * *
— Завтра лекция будет… Брат этот читает, Хасан, — деловито сказала Айна. — Он всегда интересные вещи говорит… Сходим, инша-Аллах? У тебя никаких планов нет?
Увидев, что Марьям замялась, она спросила:
— Настроения нет?
— Да нет, ничего… Пойдем, конечно. Инша-Аллах, что-нибудь полезное для себя узнаем… — тут же отозвалась Марьям.
— Отлично. Зайду за тобой в одиннадцать, инша-Аллах.
* * *
— Как тебе лекция? По-моему, у этого брата талант просто — конечно, никого не хвалю наперекор Аллаху…
— Маша-Аллах… Мне понравилось, — подхватила Алсу.
— Мне тоже, — кивнула Марьям. — У нас, в Питере, ислам не так развивается, конечно. Надеюсь, что и у нас там когда-нибудь будут такие люди…
— Инша-Аллах, — отозвалась Айна. — Мы здесь будем делать дуа за наших питерских сестёр.
* * *
— Слушай, Ахмад, — сказал Мухаммад, поздоровавшись. — По-моему, назрела необходимость лекцию прочитать о значении брака в исламе… Такую, общего плана, чтобы умму нашу просветить…
Ахмад пожал плечами.
— Ну так за чем дело стало? Читай, ты же у нас мастер слова, маша-Аллах…
— Да нет, — улыбнулся Мухаммад. — Когда дело касается таких вопросов, я слагаю свои полномочия и уступаю место прирождённому оратору… Маша-Аллах. Кроме шуток, Ахмад. На такую тему что-то собрать лучше тебя никто не сможет. Это моё личное мнение.
— Ладно, подумаю над твоим предложением. Завтра не обещаю, но в пятницу можно будет. После джум‘а…
— ДжазакаЛлаху хайран, брат. Ты оказываешь своей умме великую услугу, и Аллах тебя не оставит без награды, инша-Аллах…
* * *
— Хасан, тебе Ахмад сказал уже, что после джум‘а лекцию читать будет? Про семью и брак в Исламе…
— Нет, — Хасан улыбнулся, посмотрев на Мухаммада. — Тема-то для меня, как бы это сказать, не очень животрепещущая… Я же убеждённый холостяк.
Мухаммад махнул рукой.
— «Не знает человек, что с ним случится завтра, не знает человек, в какой земле умрет»…
Хасан кивнул.
— Это точно… Ладно, приду, если настаиваешь… В конце концов, полезное знание лишним не бывает.
* * *
— Лекция была что надо, маша-Аллах. По-моему, Хасан уже не так уверен в своём намерении не жениться ближайшие несколько лет.
— Инша-Аллах… — сказала Айна. — На Марьям лекция тоже повлияла… Заметно было.
— Что ж, мы подошли к концу нашего плана. Два пункта осталось. Пусть Аллах нам поможет довести это дело до конца.
Он помолчал немного, затем сказал:
— Кстати, могу тебя поздравить — сегодня ты мне сдаёшь последние две страницы суры «Аль-Маида». Могу тебе даже торт купить по такому случаю…
— Без торта обойдемся, — улыбнулась Айна. — Мы же Коран ради Аллаха учим, а у Него — самая лучшая награда…
* * *
Мухаммад стоял в ванной у зеркала, подравнивая машинкой короткую бороду. Близнецы сидели на одном стуле возле компьютера, уже в двадцатый раз с неугасающим интересом смотря мультфильм на какой-то исламский сюжет. Айна гладила белье, заодно сосредоточенно «перетряхивая» все свои шариатские знания и собирая из подходящих, на её взгляд, элементов мозаику, которая должна была превратиться завтра в лекцию о единстве уммы.
— Так оставить или ещё немного укоротить? — спросил Мухаммад, выключив машинку.
— Какая разница? — пожала плечами Айна. — У тебя всё равно на лице написано, что ты кавказец. Какая бы у тебя ни была борода, за украинца, русского или татарина ты никак не сойдёшь…
— Действительно, — улыбнулся Мухаммад. — И чего я тут, скажите на милость, целых пятнадцать минут мучаюсь, когда всё так просто…
Айна выключила утюг из розетки и взяв стопку выглаженного белья, осталась стоять, исподтишка наблюдая за Мухаммадом, который сосредоточенно смотрел на себя в зеркало, выискивая неровности в только что подстриженной бороде.
Она скользнула взглядом по его лицу — широким бровям над карими глазами, носу с горбинкой, запавшим щекам, и на душе у неё потеплело. Этого человека она любила уже десять лет, и только три с половиной года назад, когда они поженились, у неё наконец-то появилась возможность сказать ему об этом. А до этого она любила его молча, никогда не поднимая на него глаз, никогда специально не ища встречи, и ей никогда в голову не приходило как-то намекнуть ему о своих чувствах или чем-то привлечь его внимание. И любовь эта никогда не была ей в тягость и никогда не причиняла ей боли и страданий, не терзала её и не мучила. Как раз напротив — это светлое и чистое чувство только добавляло её сердцу спокойствия и умиротворения. Она слышала, как отец хвалил его иман, богобоязненность и скромность, как местный имам ставил его в пример остальной молодежи, и как о нём с уважением отзывались другие люди, и любовь в её сердце росла. Даже в лицо его она знала плохо, потому что с детства была приучена не поднимать глаз на мужчин, и взгляд её если и падал на лицо мужчины, то совершенно случайно. Она всегда шла по самому краю дороги, а когда навстречу шёл мужчина, отворачивала голову. И он не был исключением. Просто когда проходил он, сердце её тут же сообщало ей об этом. Как оно узнавало об этом, как угадывало это столь точно и безошибочно? Она не знала, но это послание, полученное от сердца, что билось в её груди ровно и спокойно, заставляло её вспомнить Аллаха, и всю дорогу домой она делала зикр , едва заметно шевеля губами и глядя себе под ноги… Любовь эта никогда не нарушала равновесия в её душе, потому что она знала, она верила всей душой — если Аллаху это угодно, если в этом для них благо, Он их соединит. А как это будет, где и когда — это её никогда не волновало — к чему думать об этом, если ей все равно не дано это узнать до того, как оно случится… Поэтому она любила его спокойной любовью, делала дуа и просто ждала, зная, что всему своё время и ничего в этом мире не происходит раньше срока… и в Осетию она уехала с таким же спокойным сердцем, всё так же уповая на Аллаха и зная, что ни один человек не избежит предписанного ему и ни один человек не возьмет того, что Аллах уже отдал другому… а когда отец, улыбнувшись и внимательно посмотрев на неё, сказал: «Ну что, дочка… пришел Мухаммад» — она только молча улыбнулась и опустила взгляд. В ту ночь она не ложилась, до самого рассвете читая намаз и благодаря Аллаха за всё, что Он ей дал в этой жизни…
Мухаммад, почувствовав на себе её взгляд, повернулся и посмотрел на неё:
— Что?
Айна улыбнулась и покачала головой.
— Да нет, ничего… Просто я тебя люблю…
* * *
— Руслан, салям алейкум! Это Мухаммад… Как жизнь молодая?
— Альхамдули-Ллях… Как у тебя?
— Так же, альхамдули-Ллях… У тебя какие планы на завтра?
— Да никаких вроде… А что?
— Мне нужно, чтобы ты меня в гости пригласил… с женой… и Хасана. Очень нужно, брат. Всего сказать не могу, уж прости. Но это ради Аллаха… Просто сделай намерение ради Аллаха.
— Хорошо… — растерянно ответил Руслан. — Приходите завтра к пяти, инша-Аллах… «Кто верует в Аллаха и в Последний День, пусть оказывает почет своему гостю…»
— Ты мне как раз последние два хадиса из «Сорока хадисов» ан-Навави не сдавал… Хорошая возможность нам обоим награду Аллаха заслужить. Учи, в общем, если подзабыл.
— Инша-Аллах. Ты диск захвати — тот, который ты мне в субботу обещал.
— «Погубленные народы»?
— Он самый…
— Инша-Аллах… Не забудь после кыяма за меня дуа почитать.
— Инша-Аллах. В свою очередь прошу тебя о том же, брат…
* * *
Айна знала: как только Марьям познакомится с Аминой, женой Руслана, они тут же найдут тему для разговора. Амина, тихая, скромная, но в то же время очень умная и начитанная, была прекрасной собеседницей. Всё вышло именно так, как она рассчитывала. Увидев, что они увлеклись беседой, Айна взяла на себя пятерых детей — двоих своих и троих соседских, которые часто сидели у Амины. Айна знала, что Марьям может получить немало пользы от общения с Аминой, поэтому старалась, чтобы дети не мешали им. Посмотрев на неё, сидящую на полу в кругу детей, которые слушали её, поглощая при этом конфеты с соком, Марьям невольно улыбнулась…
Когда соседских детей забрали, а её близнецы порядком уморились и примостились на диване, Айна стала показывать Амине интересные исламские сайты — в компьютерных премудростях Амина начала разбираться совсем недавно…
Когда они вышли, уже стемнело.
— Давайте я вас подвезу, — сказал Руслан. — А то время позднее.
Айна исподтишка наблюдала за Марьям, которая только сейчас узнала о том, что всё это время в доме вместе с ними был Хасан…
Они сели в машину. Хасан с одним из близнецов Мухаммада — на переднее сиденье, Мухаммад со вторым сыном — на заднее с краю, за ним Айна, а рядом с ней, с другого краю, как раз за спиной Хасана — Марьям. Дорогой они молчали — разговаривали только Мухаммад с Русланом. Хасан смотрел в окно, Марьям тоже…
Позже, когда они приехали домой, Айна сказала:
— Это так странно, когда два человека, в сердцах которых явно жива ещё былая любовь, думают друг о друге, и при этом не допускают мысли о том, что они могут соединиться вновь…
Мухаммад посмотрел на неё. Когда она говорила вот так, вдруг, что-то красивое, ему казалось, что сама она становится красивее. Она была красивой всегда, но красота эта была каждый раз разной. Вот и сейчас, когда в её больших и выразительных глазах появилась грусть, красота её приобрела какой-то новый оттенок. В глазах этих всегда жил свет — печаль не могла прогнать его, а улыбка только делала его ярче и преображала её лицо. Наверное, подумал он вдруг, для тысяч людей она была обыкновенной ингушкой, подобной многим другим, но для него она всегда была его неповторимой Айной…
— Да, ты права, — вздохнул он. — Я от души надеюсь, что это воссоединение всё же произойдет. Инша-Аллах… Знаешь, я отдал бы всё, чем владею, — этот дом, мою работу, всё мое имущество, лишь бы только мой брат в исламе был счастлив… Мне всегда казалось, что это так легко — пожертвовать всем ради того, чтобы у близкого тебе человека благополучно сложилась жизнь…
— Инша-Аллах, Аллах ответит на наши дуа, и мы увидим наконец счастливые улыбки на лицах этих двоих, — улыбнулась Айна.
— Амин… — отозвался Мухаммад.
* * *
— Али завтра в восемь вечера прилетает, инша-Аллах, — сказала Айна.
Она сидела на ковре, возле жующих виноград близнецов, и пришивала пуговицу на рубашку Мухаммада.
— С полной сумкой подарков для любимой сестры, — улыбнулся Мухаммад.
— Скорее, для мужа любимой сестры, — уточнила Айна.
Мухаммад улыбнулся. Он тоже знал о привычке Али отдавать последнюю копейку ради того, чтобы сделать кому-то приятное…
— Инша-Аллах, будем встречать… Ты невесте уже сказала?
— Да нет, — улыбнулась Айна. — А то она от волнения ещё двое суток спать не будет, а потом перед Али с таким видом предстанет, что он испугается.
Мухаммад вздохнул и покачал головой.
— Ох уж эта молодежь… Ля иляха илляЛлах.
* * *
Когда они возвращались домой из аэропорта вместе с Али, уже стемнело. Мухаммад вел машину. Айна клевала носом на заднем сидении — она почти всю ночь провела за книгами, выискивая ответы на заданные ей за последнюю неделю семь заковыристых шариатских вопросов. Возле неё спали, повалившись к ней на колени, утомлённые долгим и насыщенным днём дети.
Только Али, сидевший на переднем сидении рядом с Мухаммадом, выглядел на редкость бодрым, никаких следов перелёта заметно не было. Высокий, широкоплечий и накачанный, он выглядел старше своих двадцати. Едва сойдя с самолета, он заключил Мухаммада, Айну, а затем и племянников в свои крепкие объятья, оказавшись в которых, Айна, как всегда, охнула: «Али, у меня аж ребра захрустели!» Когда они сели в машину, он тут же начал активную беседу. Бросив пару взглядов в сторону мужественно борющейся с одолевающим её сном Айны, он, видимо, понял, что сейчас сестра для него не лучший собеседник, и потому всё своё внимание обратил на Мухаммада.
В нём жила такая же неиссякаемая, бьющая потоком энергия, какую он привык видеть в каждом движении Айны. Но на этом сходство между ними кончалось. Внешне они были настолько разные, что заподозрить какое-то родство между ними было просто невозможно. Мухаммаду всегда было интересно смотреть на них, когда они стояли рядом, и каждый раз он невольно улыбался, думая про себя: «Субхан-Аллах, как же они непохожи друг на друга». Дети разных матерей…
Они вышли из машины. Айна держала на руках спящего сына. Второго взял Мухаммад.
Когда они зашли в дом, Али сбросил с плеча увесистую сумку и внимательно посмотрел на Айну, которая зашла последней. Переступая порог, она, зевая на ходу, по привычке пробормотала: «БисмиЛляхи валяджна ва бисмиЛляхи хараджна ва ‘аля раббина таваккяльна…»
— Слушай, тебя, по-моему, нужно отправить спать…
Мухаммад невольно улыбнулся: в голосе Али прозвучала нотка братской заботливости…
— Да нет, ничего, — устало улыбнулась она. — Я сейчас только детей уложу и чай поставлю, а вы садитесь пока, отдыхайте.
Она отвела в комнату детей, а Али оттащил сумку на кухню и принялся выгружать из неё подарки. Мухаммад наблюдал за этим процессом, обещавшим затянуться, с еле сдерживаемой улыбкой.
Айна налила им чаю и поставила на стол пироги и сладкое, между делом расспрашивая брата о том, что творится дома.
— Как мама?
— Ваша или наша? — улыбнулся Али.
— И та, и та… — отозвалась Айна, тоже улыбнувшись.
— Да все альхамдули-Ллях. Обе тебе салям передают. Я вчера у твоей мамы сидел, чай пил, она говорит: «Вроде вас так много у нас с Хедой, а как Айна уехала, кажется, дом пустой совсем»…
Айна улыбнулась. Мухаммад вышел к детям, и услышал, как Айна вполголоса спросила:
— Как там Хава?
Али тихо засмеялся.
— Да вот, припомнила мне на днях, как мы в детстве с ней дрались, и она была вся в царапинах, а я всегда выходил из схватки невредимым… — по его улыбке Айна без труда поняла, что он до сих пор гордится своими детскими победами. — Я ей говорю: «Неужели ты на меня всё ещё обижена за это?» А она опять надулась… Ну, ты ж её знаешь. Пришлось пойти и купить ей торт. Этот, её любимый. Она сразу оттаяла. Я ей пообещал, что мы с Турпалом выдадим её замуж за самого замечательного мусульманина в Ингушетии, и был заключен очередной мирный договор…
Мухаммад улыбнулся. В этой семье, подумал он, никогда и никому не было скучно…
Он вернулся на кухню. Али охотно выкладывал последние новости, а Айна тем временем подливала ему чаю.
Когда они поели и Айна стала убирать со стола, в комнате зашумели дети, и Айна, потерев покрасневшие от усталости глаза, сказала Али:
— Сделай одолжение, Али… Пойди, расскажи им сказку… Эту… — язык у неё уже не ворочался.
— Про льва? — тут же подхватил Али.
— Ты что, тоже её знаешь? — с удивлением спросил Мухаммад, внимательно посмотрев на него.
— Конечно, знаю… А ты что, не знаешь? — в свою очередь удивился Али, встречаясь с ним взглядом.
— И про Честь? — вместо ответа спросил Мухаммад.
— Это где про Огонь, Воду, Ветер и…
— И про соседа? — не дал ему закончить Мухаммад.
— Это про должника и соседа, который долг за него уплатил, чтобы он дом не продавал?
Мухаммад хлопнул себя по лбу и, воздев глаза к небу, сказал:
— Ля иляха илляЛлах! Куда я попал…
Айна с Али переглянулись и засмеялись.
Али удалился в детскую, а Айна, глядя ему вслед, покачала головой.
— Не представляю, Мухаммад, чтобы я делала, если бы у меня не было братьев…
— Девушка без братьев — ткъам бийна оалхазар . Так ведь в старину говорили, — отозвался Мухаммад.
— Верно говорили, надо им должное отдать … — вздохнула Айна.
* * *
— Салям алейкум… Ну что, джигит, как дела? — спросил Мухаммад Али, у которого был очень довольный вид.
Уже третий день он по три часа пропадал в доме невесты. Айна высказала предположение о том, что его там уже полюбили, как родного сына. Он и впрямь умел завоёвывать сердца. Открытый, искренний, веселый, очень добрый и общительный, он мог покорить любого за каких-нибудь полчаса. «У него друзей пол-Ингушетии, и я не помню, чтобы он хоть раз с кем-то поссорился», — как-то сказала о нём Айна. Его любили даже в армии, где он только что честно отслужил положенные два года.
— Женюсь я, — просто ответил он. — Инша-Аллах. Через три недели…
Айна вышла на кухню.
— Маша-Аллах. Итак, одна свадьба уже намечается… — заключил Мухаммад.
— Одна? — с недоумением посмотрел на него Али. — А ты что, тоже женишься? На второй?
Мухаммад улыбнулся и сказал:
— Да нет… Хотя бы в ближайшие двадцать один год.
— Да поможет вам Аллах, — отозвался Али. — Будем всей нашей большой семьей делать за вас дуа.
— А как тебе положение нашей украинской уммы? — поинтересовался Мухаммад.
— Отлично, маша-Аллах, — тут же воодушевился Али. — Моя сестра прекрасно работает, да вознаградит её Аллах…
Мухаммад усмехнулся.
— Ну, положим, далеко не она одна…
— Возможно, но во всём, что здесь происходит исламского, я вижу её руку, — тут же возразил Али.
Он понизил голос.
— Моя сестра, Мухаммад, способна горы свернуть ради Аллаха… И мне очень странно, что ты этого до сих пор не знаешь.
Мухаммад улыбнулся.
— Ну, скажем, я об этом давно догадывался. А после твоих слов подозрение превратилось в уверенность…
Али тоже улыбнулся.
— У неё способность редкая с детства — людей к себе притягивать и со всеми уживаться. Даже там, в Осетии, когда мы в школе учились — я ведь с ними был, мама и все братья и сестры дома остались… Уж насколько мы с осетинами не контачим после 92-го… А она, помню, однажды идёт, не спеша так, мимо нашего дома, а с ней девушка ещё одна — в хиджабе… Я так опешил — тебе не представить. Айна с Хавой на всю школу, да и на весь район, одни в хиджабе были. Там же глухомань такая — в радиусе десяти километров, наверное, не то что соблюдающего мусульманина — даже простого ингуша днём с огнём не сыщешь… А тут такое зрелище… Она домой приходит, я её спрашиваю с порога: «Кто это с тобой был там, на дороге?» А она спокойно так отвечает: «Одноклассница. Осетинка одна, ислам приняла…» В той глуши ислам можно было принять только от Айны: Хава со мной в одном классе училась, и имей она к этому отношение, я бы знал… Но Айна не сказала никому — гордиться не хотела… Она с этой девушкой до сих пор связь поддерживает.
Мухаммад вздохнул.
— Скольким еще неизвестным фактам биографии моей жены предстоит выйти наружу…
* * *
Мухаммад потер руки.
— Всё, джанечка… БисмиЛлях… Идём на прорыв. Завтра решающий день… Ставь сегодня будильник на час раньше — кыям подольше почитаем. Будем дуа делать, чтобы всё у нас получилось. Хотя, чует моё сердце, что мне и не уснуть…
Айна вздохнула и молча кивнула. Мухаммад без труда понял, что и в её груди сердце бьётся взволнованно и тревожно…
— Полагаемся на Аллаха. Все равно не случится ничего, кроме предопределенного Им…
…До фаджра оставалось полчаса. Мухаммад отошёл от Айны, которая читала намаз, стоя за его спиной, и опустился в земной поклон.
«О Аллах… Ты знаешь, что мы желаем соединить эту пару ради Тебя и, делая это, не стремимся ни к чему, кроме Твоего довольства и Твоей награды. И если в этом соединении благо для нас обоих, то помоги нам довести наше дело до конца… а если нет, то предопредели нам всем благо в любом случае… Где бы мы ни оказались…»
В другом углу комнаты, также склонившись в земном поклоне, застыла Айна.
— «О Аллах… Это моя сестра в религии Твоей… Ты знаешь, что я полюбила её ради Тебя. Предопредели же ей счастье, где бы она ни оказалась, и соедини её с человеком, который поможет ей достойно прожить земную жизнь, запастись благими делами для Мира Вечного и снискать довольство Твоё и награду… И даруй ей и нашему брату Хасану крепкий иман и полезные знания, и соедини их во благе… Поистине, Ты — Всемогущ».
* * *
— Салям алейкум, проходи, — Хасан впустил его и закрыл дверь.
— Ва алейкум ас-салям. Как жизнь, брат? — спросил Мухаммад, проходя в маленькую гостиную и усаживаясь на видавший виды диванчик.
Он вытянул ноги и устало потянулся. Он сам не знал почему, но он очень любил скромное холостяцкое жилище Хасана. Было в этой ничем не примечательной квартирке что-то такое, что делало её уютной и заставляло его чувствовать себя в ней как дома… Впрочем, как он сам себе порой признавался, дело, наверное, было всё-таки не столько в самой квартире, сколько в её хозяине… Хасан был одним из тех людей, которые освещают собой любое место, в котором оказываются, — своим иманом, своим умом, своими мудрыми и проникающими в самую душу словами, даже просто безмятежной, доброй, обаятельной и какой-то удивительно тёплой улыбкой, неведомым образом уживающейся с едва заметной грустью в глазах… Мухаммад искренне любил этого человека, который давно уже был одним из самых близких его друзей, если не сказать самым близким из них, и он так привык к этим крепким братским узам, связавшим их когда-то раз и, как надеялся Мухаммад, навсегда, что порой забывал о том, что между ними не было кровного родства. Более того, они принадлежали к разных народам… Но разве это было важно? Нет, конечно же, нет. Главное, что существовали два сердца, живущие исламом и бьющиеся для него, и два этих сердца прочно связала дружба…
Хасан улыбнулся и, усевшись в такое же видавшее виды кресло напротив Мухаммада, сказал:
— Равиль заходил вчера — насчет женитьбы советоваться… Мы с ним до двенадцати сидели…
Мухаммад молча улыбнулся.
Хасан вздохнул.
— Эх, где мои двадцать лет… Знаешь, я порой искренне завидую их энтузиазму…
Мухаммад внимательно посмотрел на него.
— А может, в тебе этот энтузиазм тоже есть, просто ты его слишком глубоко запрятал?
— Всё возможно… — улыбнулся Хасан и поскрёб щетину на запавших щеках. — Чужой пример заразителен, как известно… Ладно, хватит обо мне. Я не особо интересная тема для обсуждения. Давай лучше о тебе поговорим… Что нового у тебя?
Мухаммад вздохнул и посерьёзнел. Заметив это, Хасан тихо спросил:
— Случилось чего?
— Да нет… — отозвался Мухаммад. — Просто жена мне задачу задала. Говорит, нужно жениха найти для этой её сестры русской из Питера. Девушка, говорит, замечательная, и нельзя, чтобы она вот так без мужа сидела. — Мухаммад снова вздохнул. — Я, признаться, долго думал, как к этому подойти и с какой стороны за это взяться. Всех перебрал, никто на эту роль не подходит. Одни своей национальности девушку хотят, другие женаты уже… Вот я и подумал, может, ты мне кого подскажешь…
Мухаммад изо всех сил старался не выдать себя выражением лица. Если бы только Хасан знал, как он сейчас волнуется и с каким напряжением ожидает ответа…
«О Аллах, на Тебя полагаюсь всецело и знаю, что Ты предопределил судьбу всякой вещи… и Ты делаешь, что пожелаешь… и никогда не случится то, что Тебе не угодно, и все от Тебя блага… Господи, если есть польза в том, что я сейчас делаю, помоги мне!»
Мухаммаду казалось, что эти слова повторяет сейчас его громко стучащее в повисшей тишине сердце…
Хасан некоторое время молчал, потом вдруг улыбнулся и посмотрел на Мухаммада.
— А я на эту роль не подойду, как по-твоему?
Мухаммаду захотелось вскочить и тут же шлёпнуться в земной поклон от радости, а потом задушить Хасана в крепких братских объятьях, но он сдержался и лишь пожал плечами.
— Подходишь… Очень даже подходишь. Если честно, мне кажется, что это просто идеальный вариант. Я о тебе в первую очередь и подумал… Просто ты вроде решил на всю жизнь холостяком остаться…
— Ну, положим, в исламе обета безбрачия нет… — улыбнулся Хасан.
— Тогда нет проблем, — заключил Мухаммад.
— Рано радуешься, — по-прежнему улыбаясь, покачал головой Хасан. — Она ещё не согласилась.
— Инша-Аллах, согласится. На все воля Аллаха, так ведь?
— Бесспорно, — отозвался Хасан. — И Ему хвала, и к Нему возвращение…
* * *
— Айна, знаешь, мне кажется сейчас, что Аллах мне крылья дал, и я летать могу… — тихо признался Мухаммад. — Это такое великое чувство, когда ты делаешь что-то ради Аллаха, с чистым намерением, и Аллах открывает тебе дорогу…
— Поистине, порой раб Аллаха делает что-то, что ему самому кажется незначительным, а у Аллаха оно велико… Завтра, инша-Аллах, все ясно будет.
* * *
Марьям сама открыла ей дверь — Алсу дома не было. Они обменялись приветствиями и поцеловались.
— Что-то у тебя вид неважный… — сказала Айна, приглядываясь к ней.
— Да нет, всё альхамдули-Ллях. Просто сегодня всю ночь не могла уснуть. Всё мысли какие-то в голову лезли — воспоминания всякие… Потом я встала и начала Коран читать, чтобы время даром не терять. А после фаджра, когда рассвело, сон и вовсе испарился… Как ты? Как дети?
— Всё в порядке, альхамдули-Ллях… у меня новость для тебя есть…
— Хорошая, надеюсь? — улыбнулась Марьям.
— Для меня — очень даже, а для тебя — не знаю… Чужая душа — потёмки…
Она помолчала намного, потом с торжественностью произнесла:
— Тебе хочет сделать предложение один человек. Отличный брат, маша-Аллах. Только ты никому не говори пока, а то обзавидуются!
— И кто же этот таинственный незнакомец? — с улыбкой спросила Марьям.
— Ближайший друг моего мужа… Тот чеченец, Хасан, — отозвалась Айна.
Она стояла сейчас напротив Марьям, делая про себя зикр и прося Аллаха о том, чтобы Он связал искренней любовью сердца этих двоих, и чтобы в этом мире появилась ещё одна семья, построенная на имане, богобоязненности, благочестии, страхе перед Аллахом и покорности Ему…
«В конце концов, я же делаю это ради Аллаха, и как Он пожелает, так всё и будет, и нет повода волноваться…» — сказала себе Айна, исподтишка наблюдая за молчащей Марьям.
Эта мысль вселила в её душу спокойствие, и она вздохнула свободнее.
Наконец Марьям улыбнулась и тихо сказала:
— Ну что ж, как говорила Самира, придёт и наша очередь… Хотя я, конечно, намного от неё отстала…
На душе у Айны сделалось легко, и она сказала:
— Поздравляю тебя, сестра. Дай вам Аллах счастья в обоих мирах…
* * *
— Альхамдули-Ллях! — Айна с порога бросилась на шею Мухаммаду.
— Получилось? — выдохнул он, хотя вопросы были уже ни к чему.
— Согласна она… Ля иляха илляЛлах!
Мухаммад словно опомнился и, выпустив её из объятий, скомандовал:
— Быстро в земной поклон. Мы всегда должны быть благодарными рабами!
Айна бросила сумку на пол и, выскользнув из босоножек, тут же опустилась в земной поклон и прижалась лбом к полу. Мухаммад опустился рядом с ней.
* * *
— Ладно, что теперь? — спросил Мухаммад. — У меня отпуск начинается в августе…
— Свадьба Хасана и моего брата, а потом домой, — отозвалась Айна. — Мы ведь так хотели…
— В Малгобек? — Мухаммад смотрел на неё с улыбкой.
— Как скажешь… — ответила Айна, не глядя на него. — Тебе виднее…
Он покачал головой, по-прежнему улыбаясь. Он знал — она скорее пройдёт огонь, воду и медные трубы, чем решится возразить ему. Такой уж у неё был характер…
— Ты же туда не хочешь, Айна… Не городская ты.
— Я семью твою увидеть хочу — соскучилась потому что… А Малгобек… Ну, по парку прогуляешься… Ну, у памятника постоишь. А на третий день вроде и делать нечего…
— Вот на три дня и поедем. Погостим у моих братьев, а потом к родителям нашим в твои родные горы…
— Кстати, — сказала Айна. — Мама ведь твоя тоже с наших мест родом. Так вот она сколько лет прожила в Назрани, и вас всех там вырастила. А потом все равно её домой потянуло, в родные края, и она вернулась… и тетя Хеда говорила, что хорошо ей там, лучше, чем где бы то ни было, а ведь она с Назрани сама…
— Правильно, — вздохнул Мухаммад. — Это мы уже столичные, на вас совсем непохожие. Вы там, в поднебесье, выросли, орлы горные вас крыльями своими задевали и ущелья у ваших ног лежали. Там, на просторах, у древних башен, человек совсем другим вырастает, не то что мы, среди машин и заводов… Да, верно замечено — рождённый ползать летать не может…
Айна улыбнулась, встала из-за компьютера и, сев на ковер возле него, сказала:
— Может… Всё он может… Если только Аллах ему силы даст. Когда вера в сердце человека полноводной рекой разливается, никакие берега её не удержат…
Мухаммад вздохнул.
— Ладно, убедила… Будем лазать по всей горной Ингушетии и твоему любимому ущелью Шоан… И башни твои ненаглядные изучать в тысячу первый раз… И ты опять будешь читать намаз на траве, у башен, а дети рванут, как тогда, в разные стороны, а я буду стоять и думать, за кем бежать…
— Поплескаешься с ними у ручья, и никуда они, инша-Аллах, не денутся… — улыбнулась Айна. — А что, если я прямо сейчас пойду подарки для твоей семьи покупать? И дети заодно прогуляются, а ты поспишь как раз, ты же устал сегодня…
— Иди… И Али разбуди и с собой возьми. Ему тоже полезно встряхнуться… Ты, кстати, знаешь, что он Коран наизусть знает?
— Знаю, — улыбнулась Айна. — Он мне в шестнадцать лет ещё в этом признался. У меня и сейчас его слова в ушах звучат: «Я бы и тебе не сказал никогда, просто это такая радость, и очень хочется с кем-нибудь ею поделиться…»
— Да поможет ему Аллах подняться ещё выше… — сказал Мухаммад.
Он задумался, и мысли унесли его далеко — туда, где был тот самый дорогой сердцу уголок, который у каждого человека свой, и имя ему — Родина. На мгновение он представил себя дома, в кругу семьи… Он вспомнил, как в первый раз выехал из Ингушетии — поехал на четыре месяца в Турцию с другом-азербайджанцем — и как впервые испытал это не поддающееся описанию чувство — тоску по Родине… Это было одиннадцать лет назад, но чувство это он прекрасно помнил до сих пор… Тогда, вернувшись домой, он поделился с матерью своими впечатлениями и сказал, что очень скучал — по дому, по этим улицам, по этой земле… А мать улыбнулась в ответ и сказала: «Просто земля эта с кровью твоей смешана, и где бы ты ни был, она тебя домой тянет…» Его поразило тогда, как легко его мать сумела уложить все его неясные ощущения и мысли, которые ему никак не удавалось выразить словами, в эту удивительно точную фразу…
Он подумал о предстоящем путешествии и улыбнулся, представив, как они с Айной и детьми сядут в самолёт, и все будут с удивлением разглядывать девушку в небесно-голубом платье и большом платке, а она, как всегда не обращая на эти взгляды ни малейшего внимания, положит голову к нему на плечо и спокойно заснет, демонстрируя всему миру, что эти разговоры об «униженной и порабощённой женщине Востока» её совершенно не интересуют, а её дышащее спокойствием и умиротворением красивое лицо скажет всем, кто посмотрит на него: «Я — счастливая мусульманка, раба Всевышнего».
Он поднял голову и посмотрел на Айну, которая застегивала платок. Хиждаб у неё всегда был голубым, как небо, и цвет этот в сознании Мухаммада навсегда слился с её образом… Он порой искренне удивлялся тому, как естественно смотрелась она в этом своем хиджабе в любом месте, в любом окружении, в любой обстановке. И в горах, посреди аула, у покосившейся сакли, в обнимку с парой ишаков, и на городской улице, среди немусульман, на фоне рекламных огней и проносящихся мимо машин — всюду она выглядела уместно, и образ её всегда гармонично вписывался в окружающее пространство, где бы она ни оказалась… Девушка в голубом, мусульманка, любящая свой хиджаб и носящая его с гордостью, живой символ гармонии и покоя… Весь вид её говорил о мире, царящем в её душе… Она казалась частью этого самого неба, вобравшей в себя всю его чистую красоту, от которой захватывало дух.
Мухаммаду вспомнились слова Салмана, сказанные им однажды: «Если Айну с её хиджабом поместить на Северный полюс, то и там, среди снегов и белых медведей, она будет выглядеть вполне естественно и, так сказать, вписываться в ландшафт».
Мухаммад улыбнулся своим мыслям, прикрыл глаза и тихо сказал:
— Альхамдули-Ллях…
* * *
Перед отъездом Айна с Мухаммадом пригласили всех друзей на обед. Женщин Айна собрала в доме, а мужчины остались с Мухаммадом в саду.
— Айна, на кого же ты нас покидаешь? — вздохнула Самира. — Да ещё на целых два месяца…
Айна посмотрела с улыбкой на неё и сидящую рядом с ней Марьям — двух счастливых новоиспечённых жён, и сказала:
— Да вы и не заметите моего отсутствия… Как раз к концу вашего медового месяца и вернусь, инша-Аллах. Хотя жизнь истинно мусульманской семьи — это бесконечный медовый месяц…
— Все равно нам тебя, конечно, будет не хватать, — сказала Асет. — А ведь кто знает — может, заговорит в вас ингушская кровь и не захотите с родины к нам сюда возвращаться… Что нам тогда останется?
— А что ответил Абу Бакр, да будет доволен им Аллах, когда Пророк, да благословит его Аллах и приветствует, спросил его, что он своей семье оставил?
— «Я оставил им Аллаха и Его Посланника»…
— Вот это и есть мой ответ вам…
— Ты у нас — заметь, не хвалю, а просто факт констатирую — двигатель нашей исламской деятельности, — сказала Алсу.
Но Айна только покачала головой.
— Двигатель, сёстры мои дорогие, это не Айна и не кто-то другой… Двигатель — это иман и стремление снискать довольство Аллаха. Иман — это живая кровь, что в наших жилах течет и нас заставляет на пути Аллаха трудиться.
Самира наклонилась к Марьям и шепнула ей на ухо:
— Сестра, делай за меня дуа, чтобы я когда-нибудь научилась говорить так же, как Айна…
— Этому не учатся, наверное, — тихо отозвалась Марьям. — Это слова, которые от сердца идут. А какое сердце у человека, такие и слова… А Аллах знает обо всем лучше.
— Ладно, — сказала Алсу. — Айна, ты нам наставление дай перед отъездом — как нам, мусульманкам, рабам Аллах, жить следует в этом мире?
— Живите ради Аллаха, — просто отозвалась Айна. — И от этого нечего отнять, и к этому нечего добавить… Живите ради Аллаха, и вы преуспеете.
Айна улыбнулась, и на мгновение взгляд её затуманился. Асет посмотрела в её голубые, как чистые холодные озера, глаза, и ей
показалось на мгновение, что она видит перед собой лазурь неба, на которой облачной белизной было красиво выведено слово «Аллах»…
